Дети смотрителей слонов
Шрифт:
В тот день мы собираемся в комнате Тильте, и Ханс, как обычно, пытается понять, нельзя ли как-то выйти из этого положения.
— В каком-то смысле это красиво, — говорит он, — это вполне может помочь людям ещё сильнее уверовать.
— Дорогой Хансик, — говорит Тильте, — и так-то нехорошо каждое воскресенье рассказывать людям, что Бог существует и что в этой жизни есть какой-то смысл, если ты сам на сто процентов в этом не уверен, а уверенным можно быть, только если ты сам это пережил, а у отца этого не было, он ведь сам это признавал — одно это уже само по себе
Мы не тратим время на догадки, откуда взялся голубь, в этом нет никакой необходимости, ведь два раза в год мы, дети, чистим большую медную люстру в церкви. Приспособление для поднятия этой люстры управляется голосом и вместе с подвеской закреплено между церковным сводом и кровлей, и попасть туда можно по доскам, на которых достаточно места для клетки, в которой маме ничего не стоит сделать дно, которое может открываться дистанционно, так что голубь, который только что мирно сидел на жёрдочке, внимая службе, в следующее мгновение, к своему искреннему изумлению, мог оказаться посреди церкви в состоянии свободного падения.
Вопрос, откуда этот голубь вообще взялся, также нет надобности обсуждать. Наше семейство нередко общалось с зоомагазином в Грено, благодаря которому мы познакомились с владельцами питомника где купили Баскера Первого, Второго и Третьего, да и к тому же этот замечательный магазин всегда поставлял нам отменный живой корм для Белладонны и Мартина Лютера и живую рыбу для тигровых песчаных акул.
Ханс пытается в последний раз защитить маму и папу.
— А когда ты наращивала волосы? — спрашивает он.
Когда мы пытаемся помочь Тильте научиться распоряжаться финансами, обращая её внимание на то, что она потратила большую часть умопомрачительных сумм, заработанных в похоронном бюро Финё у Бермуды Свартбаг и в «Культурно-сексуальной консультации» у Леоноры Гэнефрюд, чтобы съездить в Орхус сделать себе причёску, так вот, когда мы вежливо обращаем на это её внимание, то Тильте всегда отвечает, что она на самом деле преследует духовную цель, она помогает Господу Богу довести до совершенства некоторые детали, которые он не успел доделать при сотворении. Так что Ханс на самом деле хочет сказать вот что: разве возбраняется в таком случае помочь Господу немного усовершенствовать церковную службу?
Но тут Тильте резко меняет курс, она звучит серьёзно и угрожающе, так что люди более слабые, чем мы с Хансом, немедленно спрятались бы в укрытие.
— Вопрос о том, существует ли Бог, — говорит она, — это самый важный вопрос в жизни человека. И неважно, верит человек во что-то или нет, знает он это или нет, все ищут смысл своей жизни, все пытаются понять, существует ли что-нибудь за пределами тюрьмы, и что привело к созданию мира и к его нынешнему состоянию. Мы все хотим знать, что произойдёт, когда мы умрём, и были ли мы в каком-то другом месте до своего рождения, — с такими важными вещами нельзя жульничать.
На эту тираду трудно что-нибудь возразить. Поэтому какое-то время мы сидим молча, хотя некоторые из нас и не согласны. Как удивительно бывает у братьев и сестёр: мы можем быть так не согласны, что готовы убить — но в наших отношениях всё равно остаётся нечто, что без всякого преувеличения можно назвать взаимным уважением и пониманием.
В конце концов Тильте говорит:
— Они сами роют себе могилу. И не лопатой. Они роют её экскаватором.
Это становится последним словом в нашей дискуссии.
Мы въехали в респектабельное поместье, где находится самая крупная адвокатская контора Финё, а также буддистская сангха, и в машину сел лама Свен-Хельге, похожий на борца-тяжеловеса, он как раз и был борцом, пока не занялся юриспруденцией, не отправился в Тибет и не стал ламой, и, как я уже говорил, он друг дома, а к тому же ещё адвокат мамы и папы, и тем не менее он с нами не здоровается, и нам ясно почему — это на него действует присутствие Бермуды, и скоро вам станет понятно, в чём тут дело.
Вокруг уже попадаются дома, и когда мы поворачиваем к мысу Финё, на горизонте угадываются огни Северной Гавани. Мы останавливаемся перед хутором Гюллегор, который теперь называется Пури-ашрам, и из дома выходит Гитте Грисантемум и две её ученицы — все в белом.
Гитте кивает нам с Тильте, но не ламе Свену-Хельге, они садятся в машину, и мы едем во тьме через предместья Северной Гавани, потом через город и останавливаемся перед комплексом зданий, стоящих в форме каре в центре города, называются они Буллеблуфхус, и здесь находится мечеть. Из дверей выходит главный муфтий Синдбад Аль-Блаблаб.
На самом деле Синдбад никакой не главный муфтий, он просто имам. Однако, благодаря своей окладистой бороде и взгляду, он успешно прошёл пробы на роль Долговязого Джона Сильвера в постановке «Острова сокровищ» любительского театра Финё и сыграл эту роль, чем завоевал популярность среди жителей острова.
Его популярность ещё более возросла, когда он женился на Ингеборг Блобалле с хутора Блобалле, она приняла ислам и облачилась в бурку, а потом уговорила свою подругу Анне-Софи Миккельсен сделать то же самое — по мнению всех жителей Финё, это большое достижение. Лично я считаю, что бурка вполне может быть к лицу, и я бы очень хотел, чтобы некоторые личности последовали этому примеру и тоже стали носить такую одежду, например, Кай Молестер Ландер, и в его случае совсем не обязательно делать дырки для глаз.
Но хотя Синдбад и добрый малый, когда он видит Свена-Хельге и Гитте Грисантемум, с ним что-то происходит: он не удостоил их даже взглядом, да и на нас с Тильте он не взглянул, хотя именно нам и Бермуде приходится возиться с его чемоданами на колёсиках, а их столько, что мы вынуждены расставлять их вокруг гроба. Надеемся, что это никак не обидит Вибе из Рибе, она, конечно, при жизни ни с чем никогда не соглашалась, но в сложившихся обстоятельствах мы можем не ждать каких-либо возражений с её стороны.