Дети солнца
Шрифт:
А нам тоже пора двигаться дальше – к совсем другим историям.
Несчастный случай
Памяти Саши С.
В одном из военных санаториев в ночь на 2 августа случилось вот что. С балкона третьего этажа корпуса №2, прозванного отдыхающими «Коварство и любовь», выпал мужчина. Этот короткий и, как оказалось в дальнейшем, трагический полет могли наблюдать обитатели двух нижних балконов, которые в этот час (было начало первого) ещё не спали, а любовались видом ночного моря и усиленно дышали запахом хвои и ароматом роз, цветущих прямо под окнами. В этот-то розарий
Не успели недремлющие в ночи курортники понять, что это такое пролетело сейчас мимо них, как снизу раздался короткий и жуткий вопль–всхлип, и наступила не менее жуткая тишина. Одна женщина говорила потом, что лично ей показалось в первый момент, будто это полотенце или халат чей-то сорвало ветром с балконной верёвки. Никакого, впрочем, ветра в ту ночь не было. А была обычная для юга темнота, хоть глаз выколи. И отдыхающие, что на балконах дышали, перевесились в тревоге через перила и стали вглядываться в эту темноту, но углядеть ничего не могли. Крик, однако же, явно был, и женщины сказали мужьям: сбегайте, мол, вниз, посмотрите, что там упало, и кто кричал. Мужчины не то, чтобы побежали, но, подтянув штаны и сунув ноги в пляжные шлёпанцы, нехотя пошли, не предвидя ничего хорошего. На выходе из корпуса ещё и ночную дежурную, мирно дремавшую под картиной Айвазовского «Девятый вал», с собой прихватили – как лицо официальное на случай чего. И вот в таком составе, посветив зажигалками, они и обнаружили под балконом почти бездыханное уже тело.
Тело было субтильное и принадлежало мужчине совсем маленького роста и веса, одетому, к тому же, во все тёмное – тёмные трико и майку. Может, потому никто ничего и не разглядел, когда оно летело.
Тут, конечно, — охи, ахи, задирание вверх голов и вычисление, откуда именно он мог свалиться, но на том балконе, предположительном, темно и тихо, а с двух нижних свешиваются головы умирающих от любопытства женщин:
— Ну что там, кто?
— Человек!
— Живой?
Другие окна тоже зажглись, и оттуда стали высовываться отдыхающие.
«Сейчас весь санаторий на ноги поднимут», — огорчилась дежурная по корпусу и побежала звонить куда надо. В лежащем под балконом человеке она узнала отдыхающего из 22–го номера, прибывшего накануне утром. Он ещё раскладушку приходил просить после обеда. Сказал, что сам будет спать на воздухе, а жена в номере, потому что он курит, а она не переносит. Вызвав «скорую» и милицию, дежурная некоторое время размышляла, звонить ей на квартиру начальнику санатория или не звонить. И пока она думала, он сам позвонил и спросил голосом тревожным, но строгим:
— Что там у нас случилось?
Тем временем под балконом стали собираться отдыхающие, в том числе и из стоящего напротив корпуса №3, в свою очередь, прозванного отдыхающими «Собака на сене» (в прежние годы в этом корпусе селились семейные отдыхающие, тогда как в корпусе №2 – одиночки, потом всё смешалось). Некоторые подходили совсем близко и наклонялись над лежащим, пытаясь, видимо, определить, не знают ли они его, что вполне могло быть, поскольку санаторий ведомственный и посторонних тут не бывает. Никто, однако, пострадавшего не узнавал.
Во 2–м корпусе горели уже все окна, и только одно окно оставалось загадочно тёмным, то самое, что выходило на злополучный балкон третьего этажа. Милиционер, ночная дежурная и те два добровольца, что первыми спустились, вошли в вестибюль и двинулись по широкой лестнице наверх. Дверь 22–го номера была, несмотря на ночь, не заперта, так что вошли беспрепятственно. Зажгли свет и убедились, что в комнате пусто. На составленных вместе кроватях разбросаны были кое–какие вещи – два казённых полотенца, женский сарафан и московская газета со скандинавским кроссвордом. Тогда выглянули на балкон и там, на раскладушке, с трудом, как видно, втиснутой в пространство между дверью и перилами, обнаружили безмятежно спящую маленькую женщину. Растолкали и стали спрашивать, где её муж.
— Спит, — сказала женщина и закрыла глаза.
— Где спит?
— Тут, — женщина пошарила рукой по раскладушке позади себя и позвала: — Саша, Саша!
Тогда дежурная, наклонившись над женщиной, сказала ей в ухо:
— Вставайте, он у вас с балкона выпал…
Женщина вскрикнула, открыла широко глаза и с недоумением уставилась на милиционера и компанию.
Утром, за завтраком, проходившем в большом, с высокими потолками и колоннами вдоль стен зале все только и говорили, что о ночном происшествии. Уже известно было, что до больницы упавшего не довезли, скончался по дороге от сильного внутреннего кровоизлияния, и что жена его до сих пор находится в мало вменяемом состоянии, рыдает и ничего объяснить не может.
Главным предметом всех разговоров – в столовой, на пляже и в очереди на лечебные процедуры – были в этот день версии происшедшего. Дамы были уверены, что дело не обошлось без спиртного.
— Как только заезжают в санаторий, — говорили они между собой, имея в виду всех мужчин сразу, — так начинается: то «прописаться» надо, то за встречу, то за открытие купального сезона – так весь срок и прикладываются.
Мужчины, напротив, подозревали семейную сцену.
— Небось, не успели приехать, как пилить начала: не пей, куда пошёл, на кого посмотрел… Это они умеют, другая так достанет, что и с балкона сиганёшь.
Что касается персонала санатория, то, обсуждая ночное ЧП, медсестры и горничные прежде всего со знанием дела интересовались, из своего ли номера выпал отдыхающий или был у кого в гостях, а узнав, что из своего, интересовались дальше: со своей ли женой он прибыл в санаторий. Потому что бывали, оказывается, случаи, когда прыгали с балконов от чужих жён, правда, обходилось всего лишь сломанными ногами.
Вспомнили заодно некоего Василия Илларионовича, служившего в Москве большим начальником, который несколько лет назад привёз на отдых свою молодую секретаршу (самому было под 60), поселил её в соседнем номере и в первую же ночь прямо на ней и помер от сердечного приступа, видать, переусердствовал. Еле она, бедная, из-под него выбралась, мужчина был крупный. И таким образом вся их связь, благополучно длившаяся, как потом выяснилось, не один год, раскрылась. За покойником приехали жена и взрослый сын. А секретарша подумала–подумала и осталась отдыхать, не пропадать же путёвке, тем более, кто ей теперь даст, когда шеф помер. На пляже дамы смотрели на неё с демонстративным осуждением, впрочем, не без любопытства и держали дистанцию. Но она ничего, только купила себе чёрный купальник (закрытый) и так весь срок в нём одном и проходила, потому что два других у неё были цветные и раздельные, и она сочла, что это будет не совсем прилично.
Ну, ладно, в случае с Василием Илларионовичем всё было ясно: умер, что называется, от любви. (Некоторые, между прочим, мечтают о такой смерти). Но за что, спрашивается, отдал свою жизнь этот «новенький», прибывший с законной женой и совсем ещё, говорят, не старый – сорока пяти лет от роду? Непонятно. Не столько сам факт смерти, сколько полная неясность, от чего она произошла, больше всего будоражила отдыхающих, оказавшихся в это время в санатории.
— Надо же, только приехал человек, даже в море окунуться не успел и – на тебе…