Дети солнца

Замысел возник так.

Однажды сидели мы с друзьями на летней террасе ресторана «Христофор Колумб», пили красное сухое вино и смотрели на море. Метрах в трёхстах от берега, раздув паруса, скользила мимо нас знакомая яхта.

— Абханак дует, — сказал тот из моих друзей, кто знает толк в морских ветрах, и мы согласились: действительно абханак,

— Туда легко, назад хуже.

И с этим мы согласились. Когда возвращаешься в Парусный центр, лучше, чтобы от Новороссийска дул норд–ост, но это уж как повезёт.

Время от времени нам надоедало смотреть на море, тогда мы свешивали головы с террасы и глазели вниз. Там, внизу, по узкой набережной пляжа «Маяк», лениво прогуливались туда–сюда загорелые, беззаботные отдыхающие. Некоторые из них останавливались у ворот нового аквапарка, задирали головы вверх и прислушивались.

— Любить, так любить, гулять, так гулять… — гремело сверху. Это в «Фестивальном», у которого отсутствует стена, выходящая на море (так что, сидя в зале, можно одновременно смотреть на сцену и видеть проходящие мимо корабли), шёл заключительный концерт «Кинотавра».

— Розенбаум поёт, — заметила моя подруга, которая все ещё следит за современной эстрадой. – Не вылезает из Сочи.

— И правильно делает, на его месте мы бы тоже не вылезали, — сказали мы, дружно поднимая бокалы.

Итак, в тот, видимо, июньский вечер (поскольку кинофестиваль в Сочи всегда бывает в июне), когда дул абханак и пел Розенбаум, мы сидели в «Христофоре», смотрели на море, слушали бесплатно концерт и пили красное сухое вино. Кажется, это было «Каберне Мысхако», хотя не исключено, что и «Бордо» или какое-нибудь «Мерло». Теперь в Сочи французских вин больше, чем кубанских или грузинских, не говоря уже о молодом абхазском вине «Маджара», которого нет вообще по причине все ещё закрытой границы по реке Псоу и все ещё не снятой экономической блокады этой маленькой, но, как известно, гордой республики.

И тут мне в голову ни с того, ни с сего пришла мысль, которая крайне меня удивила, и я поспешила поделиться ею с друзьями.

— Все-таки странно, — сказала я. – Про все черноморские города есть рассказы, — про Севастополь есть, про Одессу есть, про Сухум тоже есть, — а про такой замечательный город, как наш Сочи, почему-то нет.

Друзья не меньше моего удивились, сразу даже не поверили и принялись каждый про себя что-то припоминать, но скоро должны были согласиться: действительно нет. Тогда стали думать, почему такая несправедливость, чем это наш город хуже других, и быстро установили, что не только ничем не хуже, но совсем наоборот – лучше!

В обоснование этого тезиса один из моих приятелей, по национальности абхаз, свободно говорящий на русском, абхазском и украинском, сказал следующее:

— Потому что Сочи, слава Богу, пока ещё в России! А вот где все остальные? Где Ялта вместе с Евпаторией? Где Гагра с Пицундой и где, наконец, Батум?

— За границей! – ответили мы, и, не сговариваясь, устремили грустный взгляд к горизонту, за которым скрывались где-то в морской дали все вышеперечисленные города.

— И о чём только эти писатели думают?

Всё более или менее продвинутые писатели живут в Москве, а в Сочи, если и бывают, то на кратковременном отдыхе и уже после того, как наваяют за зиму очередной роман из столичной жизни, и надо же им после этого как следует расслабиться и оттянуться. Своих же писателей в нашем городе нет, если не считать одной всеми уважаемой поэтессы преклонных лет. Да и может ли нормальному человеку прийти в голову заниматься каторжным литературным трудом в городе, где даже дети, отвечая на вопрос, кем они хотят стать, когда вырастут, отвечают: «Отдыхающими».

Последним из писателей, кто жил, писал и умер в Сочи, был Николай Островский. Дело было очень давно, в 1936 году, да и роман «Как закалялась сталь» написан хотя и в Сочи, но, строго говоря, немножко не про то. Тем не менее, благодарные сочинцы до сих пор содержат музей–квартиру единственного дорогого их сердцу писателя – в переулке, разумеется, носящем имя Павла Корчагина, по соседству с библиотекой имени, естественно, Николая Островского. Мало того, они ещё ухаживают за гранитным горельефом на углу Курортного проспекта и улицы Театральной, изображающим голову писателя с большим, выпуклым лбом, а по праздникам носят цветочки к бронзовому памятнику в сквере у кинотеатра «Стерео», где он, напротив, изображён в полный рост (раза в три преувеличенный), в красиво развевающейся шинели, весь в движении, правда, немного паралитическом.

— Жизнь даётся человеку один раз, — любят повторять мои приятели, – и прожить её надо в Сочи!

Последнее слово произносится обычно хором, после чего неизменно следует тост за наш замечательный город и его жителей, то есть – за нас.

— Я конечно, не Островский, — сказала я, отхлебнув для куража то ли «Каберне Мысхако», то ли «Божоле» розлива 1999 года. – Но вообще-то могу попробовать написать что-нибудь такое… про наш город. Если, конечно, вы мне поможете.

— А сколько нужно? – поинтересовался тот из моих друзей, кто ближе других к коммерческому банку «Сочи».

— Деньги тоже не помешают, но это потом. Когда надо будет проталкивать текст в печать. А пока гоните сюжеты.

— О! – сказали мои друзья. – Это пожалуйста, сколько хочешь! Чего, чего, а сюжетов у нас навалом!

Сделав такое заявление, они глубоко и надолго задумались.

— Только не пиши, ради Бога, про «сочинское дело», — сказал, наконец, знаток морских ветров. – Зачем ворошить старое? Люди своё отсидели, вышли. Какая это мафия? Так, смех один… Лучше напиши про нашу гордость.

— Про что это?

— Да про Красную Поляну!

— Путеводитель по биосферному заповеднику?

— Зачем? Рассказ. Можно сказать, быль. Вот слушай. Поднимаются люди по канатке на третью очередь, и вдруг подъёмник остановился, завис (ну, это бывает), они смотрят, а на встречной линии, прямо перед ними висит в кресле… президент страны. В красивом таком лыжном костюме и с супругой. От неожиданности они чуть вниз не попадали, не каждый день встретишь живого президента на высоте полторы тысячи метров над уровнем моря. Они ему говорят: «Здрасьте, Владим Владимыч!», он им тоже: «Здрасьте». Тут подъёмник врубился, их ка–а–ак дёрнет! И поехали в разные стороны.