Дети света
Шрифт:
Дело было в том, что Олва не выбрасывала в мусор пищевые отходы, как это делали городские жители, а сортировала их и после переработки использовала в качестве удобрения в огороде. Для этих целей на заднем дворе у нее имелась компостная куча. Герд представлял себе, что удобрения получаются путем простого, хоть и длительного перегнивания продуктов, но все оказалось несколько сложнее. Во-первых, не все продукты годились для переработки. В кухне Олва специально для него повесила список того, что можно было выбрасывать в компостную кучу, а что нет. Герд не понимал, почему отходы растительного происхождения и скорлупа относятся к ним, а остатки рыбы и мяса или, скажем, хлеба, нет, но в подробности не вдавался, а просто делал то, что от него требовалось. А, во-вторых… Сначала все было хорошо: Герд выносил остатки из списка на задний двор, слегка кривился, приближаясь к компосту, и, как в случае с выгребной ямой, старался не смотреть, когда бросал в него мусор, а потом быстро ретировался в дом.
Но однажды после дождя во дворе царило грязевое месиво. Герд, гордо вышагивавший в резиновых калошах, дабы не наступать в лужу неизвестной глубины прямо перед ящиком с компостом, просто швырнул луковую шелуху издалека, но, к сожалению, не докинул. Легкая, как пух, она, издеваясь над ним, мягко спланировала на поверхность лужи и легкомысленно поплыла. Герду пришлось присесть на краю лужи и начать выуживать злополучную шелуху голыми руками. Сначала он ничего не замечал, но потом вдруг боковым зрением уловил какое-то движение сквозь щели в ящике. Герд слегка повернулся и наклонился к нему, чтобы получше рассмотреть. Напротив, в нескольких сантиметрах от его лица в компосте копошились огромные жирные красные черви. Герд побледнел, дернулся назад, и поскользнувшись, полетел спиной в лужу поверх все еще плававших там очистков. Как потом выяснилось, именно эти черви и перерабатывали отходы в биогумус.
Олва категорически отказывалась даже пробовать обойтись без них. Герд, в свою очередь, не мог поверить в то, что черви, имея такую возможность и полную свободу, не расползаются по всей округе. На протяжении нескольких недель он подтыкал все щели в своей комнате, внимательно смотрел под ноги, совершая каждый шаг или присаживаясь на стул, и повторно мыл посуду перед ее использованием. Омерзение перед повторной встречей с червями, но уже в собственной постели, не давало ему проветривать помещение и отравляло жизнь, но Олва оказалась настолько упряма, что поделать с этим Герд ничего не смог.
В остальном же они жили мирно. Вечера коротали за чтением у камина, Олва качалась в кресле, а Герд, когда его отпустила паранойя, стал ложиться прямо на половик. Кресло в доме было только одно, а от стула он со временем отказался, посчитав, что в том, чтобы растянуться с книгой на планшете у огня, есть нечто, нет, не романтичное, – самобытное.
Иногда Олва учила его готовить. Она потрясающе стряпала и кормила племянника очень вкусно, утверждая при этом, что ее заслуги в том нет, просто Герд никогда до этого не питался настоящими продуктами. Это была сущая правда: ни такого молока, ни такой рыбы, ни таких овощей, ни даже таких грибов Герд, действительно, прежде не ел. Особенно его поразили грибы, их он любил больше всего.
К еде как таковой он был равнодушен, хотя, переехав, стал серьезно подозревать, что так получилось только в виду того, что всю жизнь ему приходилось довольствоваться продуктами на редкость безвкусными. Синтетическими, поясняла Олва. Натуральные продукты с фермерских хозяйств на прилавки обычных магазинов не попадали. Герд вспомнил, как Гера, характерно кривя губами, неоднократно хвасталась, что на светских приемах пробовала блюда не чета тем, что дома ели они. А когда она сама давала обеды, то разоряла Хама, желая не ударить в грязь лицом перед высокопоставленными особами тем, чем там она их угощала. Сам Герд никогда на таких мероприятиях не бывал, да и, когда они проводились в их доме, в гостиной не появлялся, чтобы, как оправдывалась Гера, не пугать гостей своими жуткими манерами, поэтому и судить о качестве пищи высшего общества не мог. Впервые поесть «по-человечески», по заявлению Олвы, ему довелось только в ее доме. Случилось это в то самое первое утро, и продолжалось потом на протяжении всего времени его нахождения у нее.
Как-то, когда Герд уже совсем к ней привык, Олва приготовила знатный ужин: на столе среди прочего были и грибы. И не просто грибы. В городе за всю жизнь Герд пробовал только одну их фабричную разновидность, которая так и называлась – «грибы», а на вкус они были еще безвкуснее, чем вся остальная продукция питания, и почти свято уверовал, что кроме них никаких других грибов на свете не встречается. Единственным опровержением служил учебник по окружающему миру и мнение его учительницы, которая вряд ли сама эти другие разновидности когда-либо видела своими глазами. Но именно с того дня в школе, когда учительница поведала классу, что существует три царства: растений, животных и грибов, началась странная, почти нежная привязанность Герда к последним.
Учительница, если бы ей в какой-то другой жизни позволилось быть самой собой, была бы натурой весьма возвышенной, меланхоличной, с фантазией, даже с чудинкой, и, наверное, писала бы романы. Но в этой жизни ей такого никто не разрешал, поэтому нутро ее было упрятано так же, как и все остальные нутра, под толстым слоем предписаний и норм поведения в здоровом социуме. И большую часть времени она вела себя совершенно приемлемо, только очень редко, когда, например, ученики писали проверочные работы, впадала в дискредитирующую ее задумчивость.
В тот день ее тонкая, почти прозрачная фигура как обычно неслышно скользила между партами, касаясь их кончиками пальцев, и мелодично повествовала о трех царствах. Кто-то из одноклассников Герда спросил, почему грибы, какие-то несчастные грибы, которых в мире и всего-то один вид, вдруг выносятся в третье царство, а не принадлежат к царству растений, где им и место. Учительница – Герд теперь уже не мог припомнить ее имени – пустилась в пространные заверения ошибочности данного суждения. С потусторонней улыбкой она объявила, что до коллапса их по разным оценкам существовало, как минимум, более нескольких сотен тысяч видов. Сколько же их осталось на планете после коллапса доподлинно было неизвестно, ибо подсчетами уже никто не занимался. Далее она долго и для восьмилеток утомительно объясняла, что у грибов имеются признаки как растений, так и животных, но они, между тем, ни на растения, ни на животных не похожи.
Из этих разглагольствований Герд ничего не запомнил, но он запомнил другое, на что кроме него в классе никто больше не обратил внимания. Учительница подошла к окну, подышала на стекло и, проведя пальцем по запотевшему участку, тихо произнесла:
– Грибы вообще-то очень странные организмы. Они, несмотря на свою схожесть с остальными живыми организмами, в то же время и совершенно иные. Им нет подобных, они не имеют аналогов. Грибы как будто не от мира сего, будто инопланетяне, случайные гости, так и не сумевшие покинуть Землю. – Тут же она опомнилась и вздрогнула от собственной дерзости. Нельзя делиться такими неуместными для официального учебного процесса мыслями вслух, такие мудреные, оторванные от жизни мысли вообще нельзя иметь. Хорошо еще, что никто не заметил, не то непременно бы донес. Прочистив горло и отвернувшись от окна, учительница продолжила вести урок.
Герд же не сумел выбросить из головы ее слов. Он вдруг тогда отчетливо осознал, что и он, и учительница просто притворяются, будто они такие же люди-растения, как все остальные в классе, в городе, в государстве. На самом деле, они оба – инородные, чуждые обществу организмы. Они – инопланетяне. Грибы. Только об этом кроме них никто не знал и знать не должен был, иначе это вызвало бы подозрения и ненужные вопросы. Герду и без дополнительных странностей было несладко. Когда он, только что лишившийся на тот момент отца, переступил порог третьего класса, то был немедленно отчитан заблаговременно осведомленной по поводу его семейной ситуации заведующей по воспитательным работам за излишне растерянный вид и разлагающее учебную атмосферу рассеянное поведение. Какое уж тут может быть место еще и дополнительным чудачествам, когда тебе даже смерть близких оплакать не дают? Видите ли, это нарушает заведенный в школе порядок вещей! Герд, разумеется, внешне сразу же подобрался, придав выражению лица более благопристойный вид. А потом, уже сидя в классе и неотрывно следя глазами за размышлявшей вслух учительницей, он внутренне ухватился за эту в каком-то смысле успокоительную мысль, что он просто не от мира сего, он гриб в мире враждебных растений-людей, и, обретая новое взамен потерянного родство, почувствовал к грибам особую любовь.