Дети-тюфяки и дети-катастрофы
Шрифт:
– А я и не думаю вовсе! – фыркнула Груня.
– Прекрасно! Тогда слушайте…
Примерно через полчаса Груня получила достаточно информации об ММД и гиподинамическом синдроме, чтобы сделать какие-то выводы. И сразу же их сделала.
– Значит, права училка-то! – горестно вздохнула она. – Больной он. Да еще педагогически мы его с отцом запустили. Надо было сразу развивать-тормошить, а мы-то сопли пускали да радовались: какой он у нас спокойный да какой хороший. А болезни-то его душевной, дураки, и не разглядели…
– Господи, Агриппина Тимофеевна! – в отчаянии возопила я. – Вы
– А про что же вы мне тогда говорили? – поинтересовалась Груня с некоторой даже ноткой язвительности.
– Хорошо, давайте попробуем с другой стороны. Как вы смотрите на переход Филиппа в другую школу?
– Я не хочу – в другую, – раздался от порога спокойный голос. Мы с Груней обернулись и увидели в дверях Филиппа. В руках у него был законченный рисунок. Интересно, давно ли он там стоит?
– В другую – нет. Я к этой привык. К ребятам, к столовке, и вообще. Или меня уже выгнали?
– Нет, Филипп, тебя еще не выгнали, – спокойно и вразумительно сказала я. – И мы с мамой сделаем все возможное, чтобы и дальше так оставалось. Ты нам поможешь?
– А что я могу? – Филипп флегматично пожал толстыми плечами.
– Многое, поверь.
– Ну, если вы говорите, тогда конечно, – странно, но мне показалось, что в голосе «тормоза» Филиппа проскользнула насмешка.
До этой секунды я еще сомневалась. А вдруг мы с психиатром и Груней ошибаемся, и там действительно – умственная отсталость? Я обнадежу людей, а потом окажется, что все напрасно… Но вот эта едва уловимая насмешка… Умственно отсталые дети почти не воспринимают юмора и тем более не продуцируют его сами. Напротив, гиподинамические дети часто бывают весьма ироничны, только это очень трудно заметить.
– Сначала я Филиппа протестирую на коэффициент интеллекта, – сказала я Груне, рассматривая между тем рисунок Филиппа. На рисунке была изображена совершенно девчоночья принцесса в кринолине, с пышной прической. Принцесса стояла у доски и держала в руке мел. На доске было написано: «Филька – дибил». – «Дебил» пишется через «е», – машинально поправила я, несколько ошеломленная увиденным (думаю, что все читатели догадались: принцесса на рисунке – это фиалковоглазая учительница).
– Я им говорил, что через «е», – спокойно сказал Филипп. – Но они не слушают.
– Кто – они? Одноклассники?
– Ага.
– А ты не обижаешься?
– Не-а. Чего обижаться? Я же, если разозлюсь, убить могу. Большой я. Мне злиться нельзя.
– А другим тебя дразнить, оскорблять – можно?
– Кирьке Пахомову можно. Он маленький совсем и слабый, и отец у него пьет, потому – злой. Я его в прошлом годе один раз стукнул, когда он у Маши пенал пополам сломал, так его Валька с Ромкой домой под руки увели. Разве ж так дело?
– Филенька, а ты мне про пенал не рассказывал! – всунулась Груня.
– А чего б ты волновалась, – разъяснил Филипп. – Анна Павловна тогда хотела тебя вызывать, но Кирька, когда уходил, сказал: не надо, я сам виноват! Она и не вызвала. Он хороший, Кирька, злой только. Так и пускай дразнится, с меня убудет, что ли?
Эпизод с хорошим злым Кирькой сразил меня окончательно. Этот Филипп явно стоил того, чтобы за него бороться.
Первое, что я выяснила у Груни при следующей встрече (уже без Филиппа), – нет ли в школе другой, «не передовой» учительницы. Выяснилось, что таковая, к счастью, имеется. Уже очень пожилая, пенсионерка Валентина Степановна ведет третий «в» класс. Никакого блеска на ее уроках не наблюдается, «прогрессивные» родители стремятся отдать своих детей к другим педагогам, но репутация у нее хорошая. Добрая, заботливая бабушка.
– Как раз то, что нам надо! – возликовала я.
Далее Филипп был протестирован. Интеллект мальчика, как и следовало ожидать, оказался вполне нормальным, по некоторым субтестам – даже несколько лучше, чем я ожидала. После обработки результатов тестирования я написала пространную бумагу для Валентины Степановны, заляпала ее всеми печатями, которые сумела отыскать в родной поликлинике, вооружила готовой бумагой Груню и направила ее на поклон к учительнице-пенсионерке. Все прошло как нельзя более удачно. По моей наводке Груня долго говорила о доброте и отзывчивости сына, о способностях Филиппа в выращивании редких растений и сколачивании табуреток. Учительница моментально растрогалась и согласилась попробовать взять Филиппа в свой класс. Обещала, что не будет мальчика торопить, и пускай он все это пишет, «пока ему не надоест».
– Не расстраивайтесь вы так, милочка, – сказала Валентина Степановна Груне. – Пожили бы вы, милочка, с мое, знали бы – не в почерке и задачках счастье. Главное, чтобы душа у человека правильная была. А все остальное – приложится.
– Истинно так, истинно так! – радостно кивала окрыленная Груня.
Третью четверть Филипп начал уже в новом классе. Удивительно, но среди «бабушкиных» воспитанников он вовсе и не казался таким уж «тормозом». С русским, по-прежнему, было плохо, но дописывать до конца ему разрешали на перемене.
– Я вот тут тебе двоечку поставила, милок, – сетовала Валентина Степановна. – Пришлось, ты уж не обессудь. Семнадцать ошибок на десять строчек – это все-таки многовато будет. Ты как думаешь? Так ты уж, милок, не обижайся, а вот эти слова мне к завтрему выучи, я тебя после уроков-то и спрошу. Глядишь, четверочку-то и получишь. А вместе – троечка выйдет. А это для нас покуда и хорошо. Так ведь? А дальше-то и посмотрим…
Довольно быстро Валентина Степановна поняла, что Филипп прекрасно усваивает все, что воспринято на слух, и посоветовала Груне читать ему вслух материал параграфов и условия задач. Дело тут же пошло на лад. С помощью магнитофона была заучена таблица умножения – камень преткновения еще со второго класса.
В классе сильного, добродушного пацана приняли сразу и безоговорочно.
– Ты, Филька, наверно, гири тягаешь? – спросил местный лидер – шустрый пацан из многодетной семьи, рассматривая внушительную фигуру Филиппа.
– А то! – неопределенно ответил Филипп и в тот же вечер начал заниматься с гантелями, оставшимися в квартире от давно угасшего увлечения старшего брата.
– А я корабли делаю! Как настоящие, – похвастался лидер неделю спустя. Ему явно очень хотелось сделать флегматичного медвежонка своим союзником. – Хочешь поглядеть?