Дети-тюфяки и дети-катастрофы
Шрифт:
– Вернуть Вальку сразу в школу невозможно. Слишком велик негативный опыт. Сначала надо забрать его с улицы. Он мальчик, подросток. Ему необходимо мужское влияние, мужской образец поведения, мужская рука. В школе одни бабы. У вас есть друг, любовник, брат, муж подруги, который согласится уделить Вальке внимание? – Виктория молча покачала головой. – Тогда так. Я позвоню своему другу. Может быть, он согласится взять Вальку в яхт-клуб. Если согласится, дам вам координаты. Поедете с ним туда. Сначала побудет на подхвате, на побегушках, а там – посмотрим.
Приятель долго не понимал, что мне от него нужно. Когда понял, ответил без всякого энтузиазма:
–
Через месяц я позвонила еще раз. Приятель сказал:
– Обычный пацан. Чего в нем такого «трудного» – не понимаю. Все они сейчас такие.
Презрев врачебную тайну, я рассказала историю с прооперированной, умирающей матерью.
– Ого! – рассмеялся приятель. – Сильно! Вот из таких как раз и получаются настоящие пираты! А если без шуток – не знаю, как в других местах, а у нас он вполне адаптировался. Балбес, конечно, но руки-голова на месте и вкалывать может. Значит, толк будет. Недавно на форты ходили…
Спустя еще три месяца приятель позвонил сам.
– Говори сразу, – попросила я. – Все плохо, да?
– Да нет, не дергайся, – успокоил приятель. – Только, по-твоему, у меня на судне – что? Республика ШКИД? Коммуна имени Макаренко?
– Да в чем дело-то?
– Твой Валентин тут мне на днях говорит: Вячеслав Игоревич, можно сюда мой друг придет? Он просто от зависти помирает, когда я ему рассказываю. Ну что же, говорю, пусть приходит. Тогда он говорит: только я вас должен сразу предупредить – он неблагополучный. Что значит – неблагополучный? Ну, объясняет, из социально-неблагополучной семьи. Папа алкоголик, мама алкоголик, старший брат – наркоман. Все, приехали. Вот я тебя и спрашиваю: по-твоему, у меня здесь – что?
– Ну и что же ты ему сказал?
– Сказал: бросите курить. Оба. Тогда – пусть приходит. Не дело это, когда двенадцатилетний пацан дымит как паровоз. Так? Психологически правильно?
– А он?
– Прямо сейчас, говорит. И выбрасывает в урну пачку «Норда». У меня прямо сердце кровью облилось. Максималист хренов. Лучше бы мне отдал. Но не вытаскивать же мне ее из урны у него на глазах. Падение авторитета капитана получается. Так?
– Так, так! – рассмеялась я.
В клубе все было хорошо, но в школе не ладилось. Совместными усилиями нам удалось уговорить вытянувшегося, загорелого Вальку прийти в класс коррекции. Испуганные малоумные малолетки смотрели на него, как на пахана, и ждали, когда он начнет устанавливать «понятия». На третий день одна из учительниц сказала:
– А, Ермолаев! Явился! Чего вдруг? Пошел бы еще погулял…
Валька развернулся и вышел, как следует шандарахнув дверью.
– Надо что-то делать, – сказал яхтклубовский капитан. – Чтобы учиться, ему дисциплина нужна. Железная. Сам он не сможет. И мать не справится. Давай попробуем от яхтклуба дать направление в морской кадетский корпус. Мать-одиночка, ты говорила? Там таким зеленый свет. Но надо экзамены сдать.
Поговорили с Валькой. Он махнул рукой: давайте! Виктория набрала домой балансов и наняла репетиторов по всем предметам. Валька приволок откуда-то настоящие наручники и требовал, чтобы перед приходом репетиторов мать приковывала его к батарее, а ключ прятала.
– Иначе убегу! – говорил он.
– Молодец! – думала я. Что думали репетиторы, обнаруживая прикованного к батарее ученика, – неизвестно.
Поступил Валька с первого раза. Сначала у него были проблемы и с дисциплиной, и с успеваемостью. Даже заходила речь об отчислении. В корпусе есть свой психолог, но Виктория, по старой памяти, приводила Вальку ко мне. Я не стала читать ему нотаций и нравоучений.
– Тебе решать, – сказала я. – Можешь сдаться. Тогда мы все ошибались и зря тратили время. Но это ничего, я переживу. Бывает так, что все – зря. Работа такая. Ты можешь вернуться назад, на улицу. Там лучше, интереснее? Тогда – давай.
На улицу Валька не вернулся.
Надежда, не оправдавшая надежд
(окончание)
– Все зашло слишком далеко, – сказала я приемным родителям Надежды. – Нужна какая-то дикая встряска, чтобы дело сдвинулось с мертвой точки. Я вижу только одну возможность…
– Нет! Нет! Нет!!! – вскрикнула Марина. – Только не это! Это будет для нее такой травмой! Все станет еще хуже!
– Еще хуже?! – скептически усмехнулась я. – А как это? По-моему, дальше уже просто некуда. Давайте называть вещи своими именами. Если Надежда своими выходками загонит Владимира в могилу, – вы сможете ей это простить? И с чем же вы тогда будете жить – с тоской по мужу и ненавистью к единственной дочери? А как и с чем будет жить она? – я говорила безумно, неправедно жестокие вещи, но, увы, другого выхода просто не видела. – Если вы сейчас сообщите ей о том, что она приемный ребенок, то всем сразу станет легче. Ей – потому что ее «чужеродность» вашей семье сразу станет рационально объяснимой. Вам – потому что не надо будет больше хранить тайну, которую уже нет сил хранить. Вы же не можете скрывать от нее, что она вам чужда и непонятна. В крайнем случае, еще пара лет – и вы разойдетесь, как абсолютно чужие друг другу люди. По крайней мере, все останутся живы.
– Марина, доктор права, – хрипло, не отрывая рук от лица, сказал Владимир. – Мы должны это сделать. Это генетика, нам этого не переломить.
– Прежде чем вы это сделаете, я хотела бы поговорить с вами о том, что, собственно, произошло и происходит в вашей семье. С раннего детства кое-что в поведении и особенностях Надежды объясняется ее неврологическим статусом, а вовсе не генетикой. И я хочу, чтобы вы об этом знали. Вы готовы говорить об этом сейчас, или лучше перенесем этот разговор на следующую встречу?
– Лучше перенесем, – попросил Владимир, пытаясь украдкой достать из пиджака пузырек с нитроглицерином.
– Но, понимаете, – заволновалась Марина, – мы же были такие правильные родители и всегда вовремя посещали невропатолога. И нам никто ничего такого тревожного не говорил. Только со сном – ей прописывали успокаивающие таблетки, травы, мы все делали, как велели. Но никто не предупреждал, что может быть…
– Вот об этом мы и поговорим в следующий раз.
В назначенное семье Надежды время я выглянула в коридор. У дверей кабинета на кожаной банкетке сидела Марина. Возле нее, прислонившись к стене, стояла невысокая коренастая девушка с прямыми светлыми волосами и финно-угорским широкоскулым лицом.
– Владимира положили в больницу, – поднимаясь мне навстречу, сказала Марина. – Ишемическая болезнь, обострение. Это Надя. Она все знает.
– Проходите, – сказала я.
– Мы рассказали ей прямо в палате, – слабо улынулась Марина. – Владимир боялся оставлять нас одних. Я сделала, как он захотел…