Дети улиц
Шрифт:
Он просыпался каждую ночь… его будила боль… тяжелая ноющая боль во всем теле, а особенно в ногах…
– Ноги отлежал, – думал он и пытался их нащупать, но почему-то не мог их найти. Он пугался и громко кричал. К нему подбегала медсестра, приносила воды, уговаривала замолчать и не будить остальных детей, но он не хотел молчать…
Чтобы он не кричал, ему делали сильные обезболивающие. Они помогали, и боль уходила; правда, на ее место тут же приходили воспоминания, не очень хорошие воспоминания…
Он вспоминал родителей, вечно пьяных и опустившихся. Вспоминал, как бил отец, как материла мать. А потом ему вспоминалась улица, которая подарила столько счастья. Он вспоминал друзей, таких же как он беспризорников, грязных чумазых, но таких родных и близких. Вспоминал как было хорошо бегать, прыгать, играть в мяч, купаться в речке…
А потом воспоминания как-то сами собой позвали его в тот вечер. Страшный вечер декабря. Последний день уходящего года…
Водки в эти дни у родителей было полно, и ребята, утащив с праздничного стола несколько бутылок, принялись лихо провожать старый год. В тот вечер они напились до беспамятства в прямом смысле слова, и Витя, босой, пошел куда-то и несколько часов провалялся в сугробе. Куда он шёл? Зачем? На этот вопрос он ответить не мог… не помнил, а мороз был на улице градусов тридцать…
Очнулся он уже в реанимации, его чудом отогрели, но вот ноги спасти не удалось…
А потом была боль. Страшная боль в теле и в сердце, и если физическую снимали препараты, – с душевной лекарства ничего поделать не могли…
Первый месяц для него был сплошным адом. Он рыдал, кричал, ненавидел себя и весь свет, лез на стену… У него даже была попытка убить себя – мальчик пытался шприцем впустить себе в вену воздух. Он просто не мог смириться с мыслью, что в свои восемь лет он больше никогда не сможет ходить.
В больнице он пролежал около месяца, а потом его ждал тяжелый и долгий период адаптации.
Сначала было очень тяжело, он целыми днями молчал, не хотел общаться, был то взвинчен, то замкнут; но время шло, и вскоре его как будто отпустило, зарубцевались раны, стало спокойнее.
В реабилитационном центре было много таких как он, и поэтому было легче. Появились интересы. Он стал читать книги, болтать с ребятами, научился передвигаться, и даже "бегать". Быстро-быстро перебирая руками, он носился по коридору, играя в догонялки с другими детьми.
А потом ему дали инвалидную коляску, и ему стало ещё веселее – целыми днями он ездил по коридорам, восторгаясь своим новым транспортом. Коляска стала его ногами, его другом. Когда он оставался с ней один на один, он чувствовал ее, разговаривал с ней, и ему казалось что она тоже его любит…
Пока Витя восстанавливался в реабилитационном центре, его родителей лишили родительских прав, и в скором времени он отправился в детский дом.
В детском доме депрессия опять накрыла его с головой. Детдом был смешанного типа, дети там были разные, и инвалиды, и здоровые, и хотя они были в разных группах, ему все равно тяжело было смириться с мыслью что он теперь не такой как все…
Скоро у Витьки появился дружок Валерка, такой же колясочник. Сначала Витьке было с ним интересно, они катались на колясках наперегонки, играли в шахматы, шашки, а потом Витька устал от такой жизни. Он чувствовал себя волком в клетке. Жизнь по графику сводила его с ума. Она была однообразной и скучной.
Школа, спальня, игровая, компьютерный класс… И прогулка во дворе – строго три часа… и так каждый день.
А в мечтах все было по-другому.
Он хотел хотя бы немножечко погулять по Арбату, хотя бы чуть-чуть полюбоваться, как блестит и сверкает ночной город, и хотя бы ненадолго увидеться с ребятами, побегать с ними, побеситься…
Он делился мечтами с Валеркой, но тот не понимал, он был инвалидом детства, и другой жизни просто не знал.
А Витька все рассказывал и рассказывал, и чем больше он говорил, тем сильнее понимал, что скучает по той жизни, по воле, по беспризорникам, и вообще по Москве.
– Слушай, Валерка, а давай сбежим, – не выдержал один раз Витька, – ненадолго, на месяц. Погуляем немножко, поищем приключений, а потом вернемся?
Валерка, как он и ожидал, отреагировал жестко.
– От себя все равно не убежишь, – вдруг злобно сказал он, – ты инвалид, и просто смирись с тем что другой жизни у тебя не будет.
– А вот возьму и всём вам назло убегу, – как бы провоцируя его, сказал Витька, – и у меня будут приключения, самые классные и самые опасные!
– Вперед и с песней! Только на меня не рассчитывай, – отозвался Валерка и отъехал от окна.
«Обязательно сбегу! Надо будет найти кого-нибудь, кто поможет», – подумал Витька, и судьбоносная встреча скоро состоялась…
Это случилось холодным зимним днем в общей раздевалке…
Один из мальчишек второй группы горько плакал, спрятавшись за шкафом.
– Тебе чего? – злобно спросил он Князева, когда тот заглянул за шкаф.
– Да ничего, видишь, одеваюсь, – ответил Витька, – а где братья твои?
Витька Князев и Тима Тишин были знакомы заочно. Они были в разных группах, но Витя знал, что Тимку и его братьев привезли в детдом недавно.
В детдоме была дедовщина, и новеньких проверяли жестоко. Проводили им разные испытания, заставляли слушаться, и вообще всячески унижали, просто ради интереса – посмотреть на что способны…
Обычно новенькие быстро сдавались, становились податливыми, послушными, и от них отставали, принимали в компанию – но тут все пошло не так. Братишки оказались не робкого десятка и сами начали показывать свой характер.
В столовой они демонстративно отказались есть, называя еду помоями, в спальне устроили дебош, а потом вообще объявили голодовку, требуя вернуть их домой к маме.
Детдомовские такого поворота не ожидали, присматривались к ним, думали, что с ними делать, как их "сломать", а потом просто взяли и объявили им войну.