Дети войны
Шрифт:
– Мельтиар! – Ветер рвал голос Арцы, дробил на надежду и боль. – Мельтиар!
Он стоял неподвижно, его чувства стали такими острыми, что резали душу. Он так хотел отозваться и рвануться к Арце, но лишь смотрел на нее. Откуда у него столько сил, как ему удается молчать?
Машина поймала Арцу и тех, кто держал ее, борта сомкнулись над ними, заглушили крики. Машина взлетела, помчалась прочь, ветер ударил в лицо. Черные пики заслонили ее, осталось лишь небо, пустое и ясное.
Мельтиар все еще смотрел вслед.
Я тронула его
– Ты был прав.
Он обернулся ко мне.
– Я перенесу тебя ближе к городу. – Он говорил медленно, словно каждое слово давалось ему с трудом. – К главным воротам. Меня не успеют увидеть, а ты будешь почти дома.
– Я не вернусь в город без тебя, – ответила я, глядя ему в глаза.
Вчера, когда я нашла его среди вереска, он спросил: «Пойдешь со мной?» Сейчас он молчал, но вопрос горел в воздухе между нами и в глубине его зрачков. Слова были бессильны, поэтому я обеими руками сжала ладонь Мельтиара, чтобы он ощутил то, что переполняло мое сердце: я никогда не предам, всегда буду рядом, я не вернусь в город одна.
Наша боль смешалась, но стала светлей и легче, – моя уверенность пронизала ее. Мельтиар смотрел на меня, долго, а потом кивнул.
– Куда мы пойдем? – спросила я.
– Туда, где никто не живет, – ответил Мельтиар.
5.
Мы идем на юг.
Рассвет плывет за нами следом: прозрачные алые отблески на облаках, дыхание горных вершин в порывах ветра. Бета сжимает перевязь ружья – так крепко, что побелели костяшки пальцев. Я прикасаюсь к темным стволам, и оружие вновь наполняется силой. Оно больше не тянет к земле, и Бета ускоряет шаг.
Мы спускаемся по склону холма, к пыльной равнине, заросшей ковылем. Мне не нужны дороги врагов, пусть остаются в стороне, доживают последние дни. Мой путь теперь лежит через пустоши, безлюдные земли – мой дом.
Проснувшись, я хотел идти к морю. Оно недалеко от заброшенной деревни врагов, я мог бы подняться на черные камни, нависающие над кромкой прибоя. Мог бы слушать бурю, смотреть туда, где волны смыкаются с небом, туда, куда я отправил Лаэнара. Но этот берег слишком близко к городу, а боль и без того слишком сильная.
Поэтому за оградой деревни я повернул на юг. Бета пошла за мной, ни о чем не спросив.
Темнота могла бы перенести нас в любое место в мире, но я не знаю, какие места теперь для нас. Мы идем, и я слушаю ветер, восходящее солнце и землю под ногами. Земля говорит о преображении громче всех.
Вчера мы вернулись в деревню и провели там весь день и всю ночь. Бета нашла в темном погребе еду, часть ее мы взяли с собой. «Нужно забрать то, что нам пригодиться», – сказала Бета. Я не следил, что она вытащила из сундука и скрипучего шкафа, что сложила в широкую холщовую сумку.
Когда мы вышли из дома, земля звенела, разноцветные потоки сияли в глубине. Еще немного, – и сюда придут предвестники Аянара, деревня исчезнет бесследно: серые дома, ограды, чахлые огороды и сады. Равнина преобразится. Мне хотелось остаться, увидеть своими глазами, – но нельзя. Могут прийти мои звезды, мне нельзя приближаться к ним.
Деревня давно позади, скрыта холмами, и море все дальше, отзвуки бури почти не слышны. Утренний туман тает, небо становится прозрачней и выше.
Я касаюсь плеча Беты. Грусть льнет к моей ладони. Грусть тяжелей любой ноши, она давит на Бету.
– Расскажи, – прошу я.
Бета ловит мой взгляд. Ее глаза сейчас темные, солнце не искрится в них.
– Я все утро пытаюсь позвать Тарси, – говорит она. – Но ответа нет. И как будто… мне некого звать. – Бета замолкает. Я обнимаю ее за плечи, ловлю короткие пряди волос. – С ней все в порядке? Ты же можешь понять?
Без просьбы, без зова, мое звездное небо раскрывается передо мной. Оно мерцает, сияет, оно так прекрасно, каждая звезда ранит сердце. Так легко дотянуться, позвать, – но я не должен.
Я нахожу Тарси – искристый переливающийся свет – и я вижу Бету, теплое мерцание рядом со мной. Но между ними пустота, бескрайняя небесная ночь. Звездная пыль, следы путеводной нити, угасают, один за другим. Созвездия качаются вокруг, и я хочу вглядеться, понять, есть ли между ними сияющие струны. Но еще миг, и я не выдержу, заговорю, позову, – а я не должен, я осужден.
И звездная россыпь отступает, уходит в глубину моей души. Я снова вижу лишь вереск, рваные облака и тревожный взгляд Беты.
– Я видел Тарси. – Я обнимаю Бету крепче, замедляю шаг. – Но связь между вами исчезла.
– Но она мой куратор! – Ее голос звенит. – Почему?
Я не знаю ничего о времени преображения. Я не думал, что застану его. Верил, что оно будет счастливым для всех. Но я жив, и не могу заговорить ни с кем, только с Бетой. А она отрезана от своей команды и от своей старшей звезды. Почему?
Я молчу – пять шагов, десять, двадцать, – а потом говорю:
– Время войны закончилось. Наверное, теперь так нужно.
Солнце минует полдень, и наш путь прерывается.
Для остановки нет причин: я не устал, Бета готова идти дальше. И это место такое же, как вся пустошь вокруг, – высохшая трава шелестит на ветру, ни дерева, ни скалы, в тени которой мы могли бы укрыться. Но зачем прятаться от солнца? Его свет такой теплый – я забываю, что уже осень – но каждый порыв ветра возвращает прохладу. Напоминает, что лето позади, война позади.
Бета протягивает мне флягу, тусклый металл в переплетении истертых кожаных ремней. Колодезная вода нагрелась, впитала привкус железа и олова. Бета развязывает шнур, стянувший сумку, и я вижу яблоки и хлеб, – он крошится, хрустит на зубах. Мы ели такой же хлеб в Атанге, его вкус был смешан с дымом горящего города, с жаром сражения, уходящего к горизонту. Первый день битвы, пламя победы.