Дети выживших
Шрифт:
— Так я и думал — очередной вздор, — сказал Первый триумвир, седой старец с благообразным лицом. — Старая сказка о снежном человеке. Правильнее всего будет вернуть его обратно в горы.
— Нет, пусть он останется в нашем собрании диковинок, — отозвался Второй.
— Но ведь он растает. И начнет разлагаться.
— Мы обложим его льдом. Поместим в двойной саркофаг. Замочим в крепком вине, зальем мёдом, в конце концов…
Третий триумвир молча разглядывал человека, заключенного в кубе льда. Лед уже подтаял, и с помоста, на который его установили, сбегал ручеек.
— Вся штука в том, — вступил в разговор первый советник Второго триумвира, — что этот снежный человек — жив.
— Вздор! — повторил Первый. — Нам уже доставляли подобные диковинки. Была даже одна замерзшая лошадь. Помните?.. Нет, вы, молодежь, ничего не помните… Лошадь во льду. Была лошадь.
— Живая? — спросил кто-то вполголоса.
Старец испуганно взглянул по сторонам, поискал глазами говорившего. Не нашел. И ответил почему-то шепотом:
— Мертвая… Видимо, ее застала в горах осенняя непогода…
— Смотрите! — закричал вдруг советник.
Человек во льду, казалось, шевельнулся. По крайней мере, глаза его ожили, — казалось, что они смотрят, — нет, прожигают взглядом.
В зал между тем входили высшие сановники, и, несмотря на сумрак и каменные своды, становилось все теплее. Ручеек с подтаявшего монолита бежал все обильней.
— Да, странный экземпляр, — сказал Третий — и самый молодой — триумвир. — Необъяснимая загадка природы…
Первый триумвир судорожно вздохнул, глянул из-под насупленных бровей, погладил поредевшую белую бороду.
— Мы многое видели. Да. Жизнь нынче совсем не та, что прежде, когда Наррония… — Он не договорил. Поежился под взглядом замороженного гиганта, с трудом отвел глаза и закончил. — Все изменилось. Сначала — слухи о каком-то завоевателе, который захватил Нуанну и как будто готовился приступить к завоеванию Приозерья. Потом — о диких ордах северных степняков, которые тоже захватили Нуанну и тоже якобы собирались напасть на нас… Вздор. Все вздор.
Он замолчал и пристальнее вгляделся в человека во льду.
— Он похож на аххума. Наверное, вы помните, господа, один мой давний триумф? Кажется, четвертый по счету… Или седьмой. Помнится, тогда я привел в Кут пять тысяч рабов, и они были похожи на этого…
— Конечно, помню! — отозвался его Первый советник. — Это было всего девяносто три года назад!
Зал вздрогнул от хохота. Третий триумвир так смеялся, что даже сполз со скамьи.
Ледяной куб покрылся сетью мельчайших трещин. И внезапно стал распадаться. Куски льда, тая, мягко съезжали к помосту, попадали в ручейки и с легким звоном касались мраморного пола.
— Здесь слишком жарко! — сказал Второй. — И я боюсь…
— Льда! — крикнул Эноф.
Служители торопливо стали вносить в зал мешки со льдом и обкладывать монолит. Ручейки на глазах кристаллизовались. Пар превращался в иней и оседал на стенах куба и на потолке.
— Ну вот, — с неудовольствием заметил Первый. — Теперь здесь становится слишком холодно. Пожалуй, я покину вас. Пусть его прикроют, чтобы не растаял…
С помощью трех советников Первый триумвир сполз с кресла и засеменил, опираясь на услужливые руки, к выходу.
Служители закрыли монолит покрывалами.
Вскоре все ушли. Где-то вдали, за анфиладой залов и галерей загремели замки и засовы.
Наступила тьма. Похожий на дым свет звезд проникал в узкие стрельчатые окна и светился на плитах пола.
В полной тишине раздался глухой удар. Затем треск и новый удар.
Затем удары стали частыми, задрожал постамент, обложенный мешками со льдом, потом задрожал пол, и наконец — сам свет мутных звезд.
Монолит закачался и медленно, рассыпаясь на мириады ледяных брызг, рухнул на пол. Ледяной человек лежал в груде колотого льда.
Энофа растолкали среди ночи. Плохо соображая спросонья, он рявкнул на слугу. Сел, потирая руками лицо. Переспросил:
— Что?
— Ледяной человек! Он ожил!
— Что? — снова переспросил Эноф. — Он и был жив…
— Нет, он разбил лед и освободился!
Эноф подскочил.
— Где он сейчас?
— В музее. Вход стерегут гвардейцы, подняты на ноги три сотни дворцового караула…
Нгар медленно обвел глазами сумрачный зал. И стал переворачиваться на живот.
Каждое движение он делал словно впервые, и приходилось пробовать снова и снова, потому, что он разучился двигаться. Или никогда не умел.
Он силился, тужился, судорожно двигая руками и ногами, и наконец ему удалось оторвать спину ото льда. Он не почувствовал, что оставляет во льду клочья одежды и собственной кожи. Ледяное бесчувствие еще не прошло, и это было хорошо. Он не успевал почувствовать боль.
С превеликим трудом, невероятно медленно и сложно, он поднялся на четвереньки. Постоял, не чувствуя ни рук, ни ног. Покосился на груду льда. Почему-то ЭТО он помнил. Нгар. Шумаар… Нуанна. Нелепые слова всплывали из тьмы. Из тьмы, откуда нет возвращения…
Зачем?
Он снова повел глазами вокруг. И внезапно вспомнил, — будто кто-то шепнул.
Здесь, во льду, должно быть оружие. То оружие, которое оставил ему верный Шумаар на последнем перевале. Хотя сейчас Нгар еще не вполне понимал, зачем оно нужно — оружие.
Он покачался, пытаясь почувствовать руки и ноги, привыкая к себе. Почувствовал жжение, покалывание, — боль догоняла его. Сжав зубы, он медленно разогнулся, оставаясь стоять на коленях. Поднял лицо к стрельчатым окнам, в которые заглядывали звезды, и внезапно — боль догнала его — долго, страшно закричал.