Дети выживших
Шрифт:
Шумаар почувствовал треск. Все кости скелета пришли в движение, ребра согнулись, и казалось, что тяжко бухавшее сердце вот-вот остановится, сдавленное со всех сторон; потом треск заглушил другой звук: заскрипел о камень металл доспехов, и вогнувшийся нагрудный панцирь взвизгнул, как визжит пила каменотеса. Еще миг — и Шумаар вдруг почувствовал, как воздух влился в его грудь, едва не взрывая легкие изнутри.
Сотник по-прежнему держал ремень, и, не оборачиваясь, устремился в темноту. Ход был низок и узок, Шумаар с трудом протискивался в него, но все же здесь можно было идти, хотя и согнувшись в три погибели.
Ход шел внутри крепостной стены, сначала вдоль нее, а потом круто вниз.
Потом дышать стало еще труднее, а ход превратился в лаз, по которому они ползли на четвереньках.
И это продолжалось долго, очень долго.
А когда они поднялись наверх и раздвинули кусты — внезапно им в глаза ударил ослепительный свет.
Вокруг стояли хуссарабы с факелами и кожаными ремнями наготове. Они не успели сделать и шага, как оказались поваленными на землю, и умелые руки скотоводов — кочевников мгновенно спутали их ремнями, как бычков, предназначенных для забоя.
Когда Шумаару вывернули перебитую руку, он вскрикнул, — и потерял сознание.
— Великий каан не устает повторять, что нам нужны сильные и умелые воины. Даже если это враги. Их следует оставлять в живых и принуждать к службе. А если они не захотят — следует содержать их как собак-попрошаек, которые хуже рабов. Их работа все равно пойдет хуссарабам на пользу. А потом, когда они устанут пожирать отбросы, отбирая их у собак, они согласятся вновь стать воинами…
Человек, говоривший это, не был похож на хуссараба. Скорее — на аххума с примесью южной крови — аррольской, или, может, каффарской.
У него было странное узкое лицо. Глаза он прикрывал, и казалось, что его взгляд служит ему оружием. И оружие это было сильнее меча и даже огня.
Шумаар в рабских обносках стоял в ряду таких же, как он, бывших воинов. Он не знал никого из них. Все они были из разных племен и из разных частей; наречия некоторых он даже не понимал. А кроме аххумов были здесь и таосцы, и каффарцы, и даже киаттцы. Человек, прикрывавший глаза, был одет в кожаную безрукавку, с темной накидкой, сдвинутой на плечо. За поясом у него был акинак в ножнах, украшенных сканью. А за ним стояла свита из хуссарабских воинов, с бесстрастными и сытыми лицами. Такие же воины охраняли шеренги по периметру.
Шумаар знал, где они: это был бывший военный лагерь в Арли, в котором обучали новобранцев. Когда-то ему приходилось бывать здесь. И то, что теперь в лагере хозяйничают хуссарабы, могло означать только одно: Ушаган пал.
Человек в безрукавке прошелся вдоль ряда. Остановился напротив Шумаара, который возвышался над остальными так, что они казались детьми.
— Я знаю тебя, — сказал он вдруг. Его глаза приоткрылись и Шумаар понял, что не сможет выдержать этот взгляд. — Ты — Шумаар, бывший сотник бессмертных, телохранитель темника Нгара. Нгара Непобедимого.
Он едва заметно улыбнулся тонкими синеватыми губами.
— Ты был разжалован в десятники и отправлен в приграничную крепость Гвайба в Туманных горах, на перевале между Южным Намутом и Ну-Аном… Так?
— Я был разжалован в рядовые, — ответил Шумаар.
— Да, правильно. Но в крепости выслужился до десятника. Действительно, было бы странно, если бы комендант крепости сотник Баах оставил тебя в рядовых…
— Откуда ты знаешь? — спросил Шумаар, широко открыв глаза.
— Ничего не спрашивай здесь, — незнакомец длинно вздохнул. — А если придется спросить, то сначала скажи об этом.
— Я хочу спросить, — упрямо сказал Шумаар, — Кто ты и откуда знаешь меня?
— Правильно, теперь правильно. Но неучтиво.
Он поднял руку, останавливая воинов, которые шагнули было к Шумаару.
— Вы все должны называть меня повелителем Хуараго! — громко сказал он. — Ты слышал о Хуараго? — добавил он тихо, глядя в глаза Шумаару.
Шумаар вздрогнул, как от удара. Но не успел ответить: его вытащили из шеренги, свалили на землю, и потащили на аркане, который был захлестнут на шее, к яме.
В эту яму сажали непокорных и особо опасных пленников.
В яме жили собаки.
Не дворовые или безродные псы — боевые гладкошерстные звери, списанные со службы по разным причинам: по болезни, по старости. Или за излишнюю свирепость. За тягу к человеческой крови.
Люди сидели в этих ямах, нарытых в дальнем углу лагеря, как правило, недолго. Хотя для защиты от псов им давали палки, и иной раз стражники, смилостивившись, выливали на псов, вцепившихся в пленника, бадьи с водой.
Как правило, людей или вытаскивали из ямы через самое непродолжительное время, или собаки пожирали их. Почти без остатка: мощные челюсти желто-белых аххумских псов-воинов могли крошить даже камни. Не говоря уже о костях.
Шумаар просидел в яме несколько суток.
В конце вторых суток хуссарабы стали приходить, чтобы посмотреть на него. Рассаживались на корточках на краю, и смотрели вниз. Молча. Лишь иногда цокали языками.
Потому, что Шумаар сам превратился в зверя, которого боялись собаки.
Он отнимал у них кости и остатки с солдатских столов. Он рычал так, что бывший вожак и хозяин ямы поджимал хвост и забивался в дальний конец углубления, вырытого самими же собаками — там они отдыхали во время дневного зноя и грелись в холодные ночи.
Когда Шумаара подняли из ямы, его окружили самые рослые воины, выставив копья тупыми концами вперед. Шумаар стоял на четвереньках, поворачивался из стороны в сторону и огрызался, когда древко копья приближалось к нему слишком близко.
Потом на шею ему накинули два аркана. Растянули их. Заставили подняться на ноги. И, подгоняя копьями, повели к шатру Хуараго.