Дети выживших
Шрифт:
Триумвир глядел, пока глаза его не залили горькие черные слезы. Проморгавшись, снова глядел, и спрашивал, склоняясь, у стражников, — не видят ли они наступающих?
Так продолжалось долго. Гул нарастал, ощутимо задрожали стены, но врага все еще не было видно. И в конце концов триумвиру стало казаться, что хуссарабы стали невидимыми, что они уже здесь, рядом, уже выдвигают лестницы и цепляются крючьями за стены. Может быть, подумал он, потому-то они и побеждают всегда и везде: они просто превращаются в призраки. Секреты древнего кочевого народа, секреты дикого севера…
— Вот они! — перекрывая шум, крикнул кто-то. Триумвир поспешно протер глаза мокрым полотном, поданным
Вгляделся. Из густой пелены выползало что-то темное, необъятное, живое и единое. Оно наползало, как туча, только туча эта стелилась по земле.
Еще несколько мгновений — и триумвир разглядел их.
Туча подползла едва ли не к самым стенам, помедлила, накапливая силы, а потом вдруг развалилась надвое. Войско двумя языками стало обтекать город с запада и востока.
Триумвир не верил своим глазам.
— Что они делают? Окружают?
— Видимо, так, — ответил первый советник, стоявший позади триумвира. — Видимо, степной обычай требует…
Он замолчал. Снизу подал голос второй советник:
— Они объезжают город, чтобы рассмотреть стены. Ничего необычного. Просто разведка.
Прошло еще время. Последние приотставшие всадники с подменными лошадьми проскакали мимо. Один из всадников остановился неподалеку от ворот, задрав голову, долго смотрел на укрепления. Потом слез с коня, приподнял полы, и картинно помочился в сторону города.
Потом конь унес его влево, и все поглотила тьма.
Старая столица
Вечерами Астон с Вадемекумом все чаще стал заходить к Нгару. Астон усаживался в кресло с неизменным бокалом в руках. Ваде присаживался на корточки, спиной к стене.
Они не вели каких-то бесед; как правило, говорил кто-нибудь один, а другой лишь слушал.
— Люди очень злы, — говорил, например, Астон.
— Они просто напуганы, — отвечал Нгар. — Их злоба копится из поколения в поколение, по мере того, как копится подспудный страх. Мир устроен так, что тяжесть преступлений и катастроф переходит от отцов к сыновьям. Но сыновья не знают об этом. Они лишь чувствуют что-то, что не дает им покоя. И тогда они хватают мечи и устремляются друг на друга. Чем дальше — тем злее и ожесточенней войны. Когда-то — если ты бог, ты должен знать это, — люди дрались зубами и когтями. У них были медвежьи челюсти и медвежьи когти. Потом они подняли палки — палкой убить можно быстрее, а значит, и больше врагов. Потом вместо палок появилось настоящее оружие. Так, от поколения к поколению, совершенствуется искусство войны, в сражениях гибнет все больше людей, но рождается их еще больше. Война отвлекает их от страха, который вечно томит их души…
Астон внимательно слушал, кивал. Вадемекум строчил, положив на колени толстую, аккуратно сшитую кипу листов. Он писал тростниковым пером, оно иногда брызгало, и Вадемекум морщился, ломал перо, тут же извлекал из футляра новое — футляры с перьями и чернильным пузырьком он носил на поясе.
— Чем больше войн, тем лучше. Но, с другой стороны, с каждым новым витком времени жертвы все многочисленнее. Войны становятся опустошительными — хиреют и разрушаются города и страны, оставшиеся в живых жители уходят в поисках лучшей доли, их место занимают победители, а потом их тоже побеждают. Круговорот…
Астон кивал.
— Когда-нибудь люди изобретут сверхоружие. И тогда в мгновение ока будут исчезать целые страны. Но и этого будет мало — оставшихся в живых по-прежнему будет томить древний ужас, который стихает лишь ненадолго, во время войны. И чем ожесточенней война — тем дальше отступает страх…
— Что же это за страх? — спрашивал Астон. — Откуда он?
— Того, что земля потонет, — отвечал Нгар. — Ведь наша Земля, как ты знаешь — корабль…
Астон нервно постукивал пальцами, извлекая из бокала с вином дребезжащий звон.
— Я видел другие земли. Гораздо обширней этой. И там жители не считали, что земля — корабль… Но тоже боялись, что земля однажды потонет.
Иногда Ваде забывал писать. Застыв с раскрытым ртом, он замирал, а с расщепленного тростника медленно скатывалась на листы черная капля.
— Я прожил много лет… Очень много, — в другой раз говорил Астон. — Сначала там, на Западе. Потом на Востоке… Кстати, на западе, там, где я родился, меня звали Астон Де Ре, и отец мой был великим воителем. Я объездил множество стран и земель. И нашел, что везде люди злы. И всегда были злы. Для меня это было загадкой — почему они злы даже в благодатных краях — там, где есть пища, где нет бурь и холодов, где даже не надо строить домов, не надо обрабатывать землю — она и без того дает разнообразные плоды. На островах я видел таких людей. Они живут, как дети, без забот. Плоды чуть ли не сами падают им в раскрытые рты. Они нежатся на берегах изумрудных морей, в тени пальм. Плоды дают им пищу, а иные, раскалываясь — приятную освежающую воду. Им не надо думать о будущем, они размножаются и жиреют. И что же? Когда у них случаются войны, когда одна деревня нападает на другую — они пожирают убитых. Или убивают пленных — и жарят их на кострах, а сердце, печень, мозг поедают сырыми… Спроси их — зачем? Разве мало еды или места? Они не знают. Впрочем, есть острова, где места действительно маловато. Тогда самые смелые строят легкие вместительные лодки и уплывают к другим островам. И начинается новый цикл…
Там, откуда я родом, есть древнее учение о Конце Света. Рано или поздно, но всему придет конец — земле, морю, миру. Из этого следует, что надо наслаждаться и жить. Но люди не желают наслаждаться…
В древних книгах написано о временах, когда все живое гибло. На небе вспыхнуло второе солнце, океаны перевернулись и смыли все живое с земли.
Может быть, этот страх и сидит в них от века…
В них? Нет, в их богах — тоже. Потому, что и богам может прийти конец — тогда, когда не останется ни единого человека, который бы поклонялся им.
Святилище Тцара
— Сначала мы съели собак. Потом кошек. А потом, когда развелись крысы, мы стали есть крыс…
Даггар приподнял голову. Он хотел посмотреть, кто это говорит, но увидел лишь контуры темных фигур, сидевших за каменным столом. На столе горела плошка, она нещадно коптила, и копоть бахромой свисала с неровного каменного потолка.
— Что мы будем есть, когда съедим всех крыс? — спросил тот же негромкий надтреснутый голос.
Даггар вгляделся, приподнимаясь на локтях. Его тело не подчинялось ему, оно казалось ему таким хрупким, что кости, казалось, могли переломиться от любого неловкого движения.
Кто-то за столом повернулся на шум.
— Глядите! Он очнулся.
И тотчас же фигуры зашевелились, и тот, кто только что говорил, оказался совсем рядом. У него была черная борода с ослепительно-белыми прядями седины. У него было изможденное закопченное лицо, давно нестриженые волосы падали на лоб и впалые щеки.
И все-таки Даггар узнал его.
— Крисс! — непослушными губами выговорил он.
Тот, что стоял над ним, вздрогнул. Обернулся и сказал:
— Скорее дайте вина. Того, что спрятано в дальнем гроте!