Дети выживших
Шрифт:
— Как же ты оказался в монастыре? — нетерпеливо спросил Ашуаг.
— Он пришел служить Аххуману, — вмешался Хамурра. — Жрец забывает прошлое. Таковы обычаи. И никто не вправе расспрашивать жреца о его прошлой жизни.
Это была добротная монастырская лестница, сплетенная из волокон местной конопли. Спуск вниз занял столь долгое время, что человек, ожидавший Крисса внизу, устав, присел у подножия вала.
Солнце едва пробивалось сквозь серую пелену низких сырых облаков. Крисс с трудом преодолел последние метры — сполз, а не спустился вниз. Ноги его подкосились и он сел прямо на оползень, — камни пополам с песком. Казалось, что это была дорога — специально сделанная дорога черед ров шириной в пять всадников, так ровно лег обвалившийся край горы.
Посидев, он пришел в себя; превозмогая слабость и дрожь, поднялся. Походкой пьяного двинулся к человеку, ожидавшему его у вала. Когда он подошел, человек встал. Воин громадного роста, с черным от солнца, обветренным лицом. Он был одет причудливо — не как хуссарабский темник, а скорее, как почетный аххумский гость. В кольчуге из крупных позолоченных колец, с металлическими наплечниками, и в фатоватой рубахе под кольчугой; обрезанный клиньями замшевый воротник ложился на грудь поверх кольчуги.
Это и был аххум.
Крисс поднял голову, с трудом удерживая равновесие, но по мере того, как оглядывал воина, поднимал голову выше, и глаза его раскрывались от изумления.
— Я знаю тебя! — хрипло сказал Крисс.
— Конечно, знаешь, киаттский летописец, — с усмешкой ответил воин и откинул с головы накидку.
Крисс медленно кивнул, закусил длинную седую прядь волос и сказал, не разжимая зубов:
— Как ты здесь оказался и чего ты хочешь, бывший сотник из племени хаттов?
— Я советник Камды, великого воина. Я пришел, чтобы переговорить с тобой.
— О чем?
— Об условиях сдачи.
Крисс промолчал, обкусывая ус. Наконец глубоко вздохнул и ответил с осунувшимся лицом:
— Мы не для того спаслись из подземелья Хааха, прошли сотни миль по горам, по бездорожью, пока не оказались здесь — в последнем прибежище империи.
Маан снова усмехнулся.
— Насколько мне известно, твои люди мрут от голода и болезней. Еще месяц-другой — и тебя проклянут те, кого ты спас от хуссарабов.
Крисс помолчал.
— Ты ничего не знаешь, — хмуро сказал он. — В монастыре богатые хранилища…
— Крысы, — перебил Маан с мрачной улыбкой. — Еще несколько недель назад крысы стали уходить с горы. Они падали в ров и тонули. Потом их стало так много, что нам пришлось обливать их горючей хуссарабской смолой и поджигать. Они сгорали заживо, но сверху лезли все новые. А потом перестали… Разве вы ничего не заметили?
— Огонь во рву? Мы видели его. И смрадный запах достигал вершины горы, — ответил Крисс. — Но мы не знали, что вы сжигаете крыс.
— Они переносят болезни, — пояснил Маан. — Я думал, всем грамотеям это известно… Но хватит об этом. Оттуда, с горы, вы все видите иначе. Многое должно быть видно с этой горы… Если не ошибаюсь, с крыши монастыря можно даже разглядеть Долину Зеркальных озер… Разве ты видишь хоть где-нибудь огонь, пожары? Видишь беженцев или толпы рабов?.. Нет. Хуссарабы принесли спокойствие в эти земли. И так — везде. В Тао, Натале, Киатте. И даже в проклятой богами Нуанне. Люди везде одинаковы, Крисс. Земледельцу все равно, какому императору платить десятину, горожанину — подушный налог. Раньше платили Аххагу Великому, теперь платят его сыну, который зовется Аххагом Вторым, или младшим кааном, или Каан-болом. Не все ли равно? Люди не хотят никакой войны.
— И все-таки война продолжается, — угрюмо возразил Крисс, кивнув на вал, в сторону военного лагеря.
— Вы — последние безумцы, — сказал Маан.
Крисс пожевал изгрызенную прядь седины.
— Я думаю, ты лжешь, Маан. Я думаю, война идет не только здесь. Война приходит туда, куда приходят хуссарабы.
Маан взмахнул рукой. Над валом показались деревянные щиты из толстых плах, а в отверстия щитов глядели нацеленные на Крисса стрелы.
— Я мог бы сейчас убить тебя, но, к сожалению, мне велено вести переговоры…
Маан притворно вздохнул, глянул с опаской вверх, на кромку горы; его острые глаза хорошо видели лучников и арбалетчиков, присевших на самом краю.
— Наши условия приемлемы и почетны. Мы снимаем осаду, освобождаем дороги. Вы спускаетесь и вольны идти, куда захотите. Кроме воинов, монахов и офицеров. Они будут взяты под стражу, допрошены, и, возможно, продолжат службу в войске Камды.
— А те, кто откажется?
Маан широко развел руками:
— Упрямцев пошлют в каменоломни, или продадут в рабство.
— Или вобьют кол в затылок, — сказал Крисс.
Маан ощерился и подобрался.
— Будь моя воля, проклятый грамотей, я давно насадил бы на кол твою безумную голову. Но… — он снова развел руками, — я должен подчиняться Камде, а его доброта не знает границ.
Он снял с пояса деревянный футляр для хранения свитков. Футляр был отлакирован и инкрустирован драгоценными камнями.
— Вот послание Великого Камды. Камда будет ждать ответа.
Крисс взял протянутый футляр.
— Мы прочтем это послание. Когда Камда ждет ответа?
Маан ухмыльнулся:
— Хуссарабы всегда дают на размышление ночь. Ночью люди советуются с богами… Вот и вы сможете посоветоваться. Но только одну ночь.
Маан прищурился и подбоченился. Так, прищурясь, он проследил, как Крисс вернулся к веревочной лестнице, замкнул на поясе карабин в виде двух металлических восьмерок. Наверху заработала деревянная лебедка.
Маан стоял и смотрел, как Крисс поднимается все выше. Потом оглянулся на лучников, стороживших за щитами каждое его движение. Покачал головой и стал подниматься на вал.