Дети выживших
Шрифт:
— И-и-э-эх!.. — разочарованно вскрикнул Камда. Он знал, что все так и закончится, но надеялся все же, что не так быстро.
Он хотел отвернуться и даже тронул коня, но из лагеря раздался дружный вопль, в котором было много удивления и немного страха.
Камда вгляделся.
Аххум, пронзенный тремя арбалетными стрелами — хоть и маленькими, но все же смертоносными, — поднялся на колени. Шлем упал с его головы, обнажая окровавленную повязку и длинные белые волосы. Аххум глядел в небо — если он еще мог глядеть. По крайней мере, лицо его было обращено вверх, и Камда недоверчиво тоже глянул вверх: там было темное беззвездное небо. А когда он перевел взгляд на аххума, новый возглас И-и-эх! сорвался с его губ. Аххум ВЫРВАЛ стрелы из своего тела. Вырвал одну за другой, при каждом усилии из тела ударяли кровавые фонтаны.
Камда не утерпел, дал шпоры коню и стремительно понесся к лагерю. За ним, с замедлением, посыпалась черная сотня телохранителей.
Мы отпустим его, брат? Хватит ему воевать. Пусть отдохнет…
Подожди, брат. Мне стало интересно, чем все это закончится. К тому же ночь еще длится, а беженцы все еще идут по подземному ходу… Давай подождем, брат.
Над ним будут глумиться… Так уже было с бессмертным Амгу… Но ладно. Будь по-твоему. Поддержи его силы, брат.
Штурм, начавшийся почти сразу после того, как вылазка была отбита, шел своим чередом. Гора была слишком крута и высока. Здесь не годились ни штурмовые лестницы, ни осадные башни. Поэтому хуссарабы начали обстреливать гору из легких баллист, заряженных дротиками с тонкими и прочными веревками. На веревках были завязаны узлы — по этим узлам воины карабкались вверх. Дротики обламывались, или плохо впивались в грунт, и тогда целые гроздья воинов сыпались в ров, ломая хребты и шеи.
Камда, прискакавший в лагерь, не обращал внимания на штурм — пусть он идет своим чередом. Он склонился к Маану, сидевшему у шатра, зажав рукой рану на животе. Одежда, доспехи, и вся земля вокруг были залиты кровью.
Маан поднял к Камде серое лицо; распухший нос, заплывший глаз и разбитые губы мешали ему, но он все же вытолкнул из себя вместе с кровавыми сгустками два слова:
— Он… бессмертный…
После этого Маан хотел показать рукой на Даггара, но по телу его пробежала дрожь и он обмяк.
А Даггар по-прежнему стоял на широко расставленных коленях и смотрел вверх.
— Поднимите его, — велел Камда.
Даггара подхватили под мышки и подняли. Камда велел:
— Ближе!
Даггара подвели к самому седлу, осветили факелами.
Камда поглядел ему прямо в глаза. Перевел взгляд ниже: черные от крови руки Даггара сжимали две коротких арбалетных стрелы.
Камда кивнул.
— Он не бессмертный, — с удовлетворением произнес он, — Бессмертны одни только боги. И нет справедливости на земле.
Он развернул коня и поскакал к своей ставке.
Долина Тобарры
На берегу великой реки, почти на равном удалении от старой столицы хуссарабов Тауатты и центром мира — Нуанны — строился новый город.
Сначала был построен деревянный причал, украшенный искусной резьбой. К нему на широких плоскодонных баржах стали подвозить камень — гранит и мрамор, а также строительный лес.
Десятки тысяч рабов день и ночь трудились на огромной строительной площадке.
Таков был приказ Ар-Угая, отданный от имени младшего каана — строить город одновременно со всех сторон. Каменные блоки тесно укладывали в утрамбованную и посыпанную песком землю. По ней день и ночь катали громадные каменные катки с помощью десятков лошадей. И получалась гладкая мостовая, вдоль которой быстро, как по волшебству, возникали мраморные дворцы с бассейнами и фонтанами.
Дорога, впрочем, была не слишком удобной и долговечной. Но, кажется, это никого не заботило — ни строителей, ни надсмотрщиков, ни, тем более, рабов. Казалось, все знали — и это знание передавалось сверху вниз, от каана до последнего погонщика мулов, — что всё в этом мире недолговечно, и всё рано или поздно пожрет беспощадная огненная бездна.
Первым зданием, которое было возведено в новом городе, был дворец Великого каана, Угды. Угда немедленно покинул свой шатер и со всеми домочадцами, слугами, рабынями переселился в новый каменный дворец.
Во дворце был бассейн с подогреваемой водой. И теперь Угда с утра лежал обнаженным в теплой воде и напивался перебродившим кумысом. Он по-прежнему предпочитал этот напиток всем другим, хотя стоило ему шевельнуть пальцем — и для него доставили бы любое вино из любого уголка мира.
К обеду он засыпал в бассейне, и тогда служанка звала рабов. Они вытаскивали Угду из воды, укутывали в мягкие покрывала и переносили в сад. Там, под хилыми саженцами персиковых, абрикосовых, мандариновых деревьев он спал до вечера.
Впрочем, его решений не требовалось, и его редко будили. В новом городе всеми работами распоряжался мастер Тхи.
Аххаг Второй, которого хуссарабы называли младшим или просто кааном, за последний год сильно вытянулся и окреп.
Он научился править лошадью, и часто уезжал в степь, за холмы, окружавшие новый город. Хотя по первости няньки, причитая, бежали за ним, когда он с помощью Ар-Угая или Шаат-туура садился в седло.
И в поездках его сопровождал отборный отряд предводителей родов, хотя мальчик и не любил, когда обнаруживал их за собой. Поэтому отряд прятался в урочищах между сопками, следуя за юным кааном на расстоянии и стараясь не попадаться ему на глаза.
А потом он возвращался в шатер, где его ожидала Айгуз — так называли теперь царицу Домеллу.
— Где ты был? — спрашивала она, пытаясь обнять мальчика.
— Дальше, чем вчера, — уклончиво отвечал Каан-бол, и у матери пропадало желание приласкать сына.
Ей не нравились степи, холмистая долина, поросшая редкими рощами. В тихую ясную погоду, рано-рано утром, она часто выходила из шатра и смотрела на запад. Здесь горы были ближе, — и они прорисовывались в неизмеримой голубизне расстояния — темно-синие, далекие, зовущие.