Дети взрослым не игрушки
Шрифт:
– Еще в академии мне в первый раз показалось, что здесь что-то не так, – заметила Марианна. – Я училась на самом престижном факультете, была на хорошем счету, считалась красивой и успешной, у меня была компания, какие-то романы, мы компанией весело проводили время, ходили в клубы, посещали выставки, кинопоказы… Но в какой-то момент весь мир как будто заволокло некой пленкой. И стало трудно дышать. Мама отвела меня к врачу, он прописал таблетки. И они, наверное, помогли. Где-то через два месяца все стало намного лучше, мир опять обрел краски.
Уже на последнем курсе академии Марианну пригласили на хорошую, престижную работу в городской
Шли годы. Марианна купила квартиру, обставила ее. Выходные, праздники и отпуска проходили отнюдь не в одиночестве, но были как-то подозрительно похожи одни на другие.
– Я ходила на работу, в зал, к косметологу, ездила за границу, следила за модой, диетой и стулом… Иногда чувствовала себя цирковой лошадью с плюмажем на голове, бегающей по арене. Иногда мне хотелось выть. В моем кругу не принято было о таком говорить, но однажды, будучи нетрезвой, я заикнулась… Мне тут же посоветовали психоаналитика. Он работал с моей личностью. Сначала было интересно, а потом мне показалось, что это все фигня, которая никуда не ведет, и он просто тянет с меня деньги. Я перестала к нему ходить. Мама сказала: тебе надо замуж. Тут выяснилось, что, хотя ухажеры и романы у меня всегда были в достатке, жениться на мне как-то никто особо не рвется. «Ты слишком самодостаточная», – сказал один из моих приятелей. И я подумала, что это правда. Мы все были самодостаточные личности, нас такими воспитывали семья и школа. Зачем мне еще кто-то, кроме меня? Но я уже поставила задачу и все-таки вышла замуж. Мы прожили около года и разбежались, в общем-то, оставшись в хороших отношениях. «Надо приспосабливаться», – учила меня мама весь этот год. Это было новостью, и я так и не поняла, зачем мне это делать. «Ребенок все изменит!» – сказала мама. Так не только она, так многие говорили.
И я родила сына. Теперь я следила за его диетой и за его стулом. Не сказала б, чтобы что-то для меня изменилось в лучшую сторону. Однажды, когда ему было месяцев десять-одиннадцать, я просто вышла из дома и пошла куда глаза глядят. Через какое-то время пришла в себя, спохватилась, прибежала обратно. Сын спокойно спал, но ведь что угодно с ним могло случиться! Я снова пошла к врачу, он опять прописал таблетки. Но они уже не помогли, увы.
С тех пор я живу, работаю, ухаживаю за сыном, вожу его в кружки, занимаюсь с ним, делаю все остальное. Но я как будто пустая оболочка. Мои мама и отчим очень любят внука – я стараюсь почаще возить его туда, испытываю облегчение, когда его им «сдаю», думаю: вот сейчас наконец начнется… Но ничего не начинается. Я просто сижу перед компьютером или телевизором или иду с приятельницей в кафе… Недавно сын неожиданно спросил меня: «Мама, а зачем ты меня родила?» И я на автомате ответила честно: «Не знаю». Потом мне стало так стыдно, что просто хотелось провалиться сквозь землю или умереть!
Скажите, что со мной не так? Почему я не могу любить сына? Или хоть кого-нибудь?! Я урод? Это какой-то синдром?
Она не заплакала в прямом смысле этого слова. Есть такое понятие –
– Вы не урод, – тихо сказала я. – Вам просто нечем любить. Любовь – это симфония. А у вас инструмент не настроен.
– Какой инструмент? – удивилась она. Сухие глаза лихорадочно блестели.
– Ну, можно для простоты обозвать его личностью, – предложила я. – Вам же все вокруг про нее твердили, а хоть кто-то сказал, что она такое и как устроена?
– Нет, – подумав, признала Марианна. – Никто не говорил.
– А это и есть тот инструмент, посредством которого мы связаны с человеческим миром, вписаны в него, играем свою партию в оркестре. У вас он почти не функционирует.
– Но я же общаюсь! – возразила она.
– Вам нравится? – отпарировала я.
– Нет, – признала она и вспомнила: – На самом деле психоаналитик тоже что-то такое мне говорил… Но где же мне теперь ее взять?
– Взять – негде. Ни магазинов, ни даже проката личностей не существует, – улыбнулась я. – Придется построить.
– Но как?
– Степ бай степ, шаг за шагом. Вам придется собрать себя, как дети собирают машинку из деталей конструктора или строят дом из кубиков. На каждом шаге вы должны опознавать в собранной конструкции Марианну, то есть себя, а не кого-то другого. Если не опознаёте – делайте шаг назад и начинайте искать по новой.
Я обычно не делаю таких вещей (не мой тип практики, но к Марианне я отчего-то прониклась симпатией), и это оказалось безумно трудно. Она все время себя теряла. На выстраивание, осознание и принятие в себя простой фразы типа «я люблю постапокалиптические фильмы, помидоры и круглые вязаные коврики» у Марианны уходило около недели.
Зато практически сразу (вместе, параллельно с нею самой) стал проявляться мир – с красками, с эмоциями. Она воспринимала это почти как чудо:
– Вау! Представляете, я люблю смотреть открытки с котятами!
– Ну кто ж их не любит, – усмехалась я.
– Оказывается, я терпеть не могу свою контору!
– Составляйте резюме. Видимо, скоро понадобится…
– Я боюсь закатов. Мне кажется, оно потом не взойдет!
– Взойдет, взойдет… А пока попробуйте присмотреться к рассветам.
– Мне так жалко мою сослуживицу! Она ухаживает за тяжело больной мамой, а муж ревнует и угрожает уйти…
– Вот козел-то!
– У моего сына две макушки, и они по-разному пахнут!
– Кажется, две макушки – это счастливая примета…
Все-таки личность – полезная и приятная вещь. Всем, кто еще не обзавелся, – рекомендую.
Тарелка с эмоциями
– Вот скажите, пожалуйста, вам ботокс нравится? Как вы к нему относитесь?
– Что-о-о? – я вытаращила глаза. Моей посетительнице Любе на вид было лет четырнадцать-пятнадцать. Она была очень мила: большие глаза, вьющиеся темно-каштановые волосы, высокий лоб. Какой ботокс?! Зачем?!
– Категорически отрицательно! – твердо сказала я.
– Ага. Я, в общем-то, вижу, – кивнула Люба. – У вас лицо живое.
У самой лицо серьезное, умное, чуть-чуть намек на улыбку; чем-то похожа на курсистку с портрета Ярошенко.
Я перестала понимать, что происходит, и решила предоставить ситуации развиваться самостоятельно. Расскажет же она мне, в конце концов, в чем, собственно, дело.