Дети зимы
Шрифт:
Вскоре стало можно различить вдали за животным несколько неясных силуэтов, быстро скользивших на лыжах. Когда они приблизились, Горилла узнал огромные, похожие на крылья паруса, раскинувшиеся над плечами у каждого лыжника. Ловцы мяса. Надувшаяся серебряная ткань, натянутая на длинные шесты, горизонтально прикрепленные к плечам, придавала им сходство с гигантскими хищными морскими птицами, летящими к нему.
Должно быть, не меньше дюжины. Отдаленный крик послужил Горилле предупреждением, что его заметили. Несколькими выстрелами ловцы свалили самку и детенышей
Ее капитан тем временем бешено дергал румпель. Наконец нос судна высвободился из тисков ветра и парус наполнился. Горилла развернул снежную лодку почти на месте и начал набирать скорость, идя прямо по ветру и слыша за спиной грубые выкрики преследователей. Положение было неблагоприятным. Проигрывая в скорости, он мог надеяться только на ловкий маневр, благодаря которому удастся уйти.
Скользя по пологой дуге, Горилла постепенно изменил курс лодки так, что ветер теперь дул в борт. Треск выстрела известил его, что ловцы мяса поняли его замысел. Часть отделилась от основной группы, чтобы зайти спереди; ткань крыльев трепетала, и лыжи поднимали фонтаны снега при попытках развернуться круче к ветру. Без сомнения, эти люди были мастерами. Горилла с тревогой наблюдал за ними.
Представьте себе большую дугу на поверхности несущегося с ветром снежного моря — курс Гориллы. Не очень далеко позади летели, как птицы, стремительной хищной стаей лыжники на своих парусах, постепенно все больше отставая по мере того, как курс лодки все больше отклонялся от направления ветра. Но внутри дуги, сокращая путь, по хорде неслась наперерез реальная опасность: небольшая группа лыжников, идущая параллельным курсом. Расстояние между ними и лодкой Гориллы сокращалось.
Основная масса преследователей теперь безнадежно отстала. С парусом на плечах трудно менять направление: сила ветра слишком велика, и лыжник может опрокинуться. Эти паруса рассчитаны на то, чтобы катиться по ветру, при этом лыжи становятся эффективной надежной опорой.
Но меньшая группа приближалась, стреляя на ходу. Эти знали свое дело.
Горилла решился на отчаянный шаг. Как бы ни был искусен лыжник с парусом, снежная лодка всегда будет иметь преимущество на очень крутом бейдвинде. Туго натянув шкот, Горилла направил лодку так круто к ветру, как только мог решиться — на курс, который должен был пересечься с курсом преследователей где-то в восьмидесяти ярдах впереди. Лодка угрожающе накренилась, почти ложась на борт.
Затем, оказавшись совсем близко от ловцов мяса, он бросился на палубу, прячась от врагов за накренившимся бортом.
Горилла услышал треск выстрелов и чмоканье пуль, рвущих тонкую фанеру, и ждал оглушающего удара пули в спину. Причудливый силуэт с парусом за плечами промелькнул вплотную к корме, возвышаясь над ним и пытаясь прицелиться из револьвера, но бьющиеся на ветру паруса мешали лыжнику. Еще несколько пуль угодили в дерево, не нанеся вреда, и в следующую секунду опасность была позади: силуэт исчез из виду. Ловцы мяса проиграли.
Через некоторое время Горилла лег на менее рискованный курс и отправился домой. В этот день было слишком опасно находиться на снежной равнине.
Луч света от лампы Морга выхватывал из темноты одну за другой пустые полки, и некоторое время он стоял без движения, пытаясь уразуметь ситуацию. Ледяной, напоминающий о внутренности склепа воздух холодил кожу, и он снова начал дрожать. Желудок, уже в течение нескольких часов лишенный живительного алкоголя, протестовал. Морг с трудом сглотнул.
Казалось невероятным, что за немногие прошедшие годы он выпил все, что здесь было. Морг так долго добывал выпивку в «Винном Приюте», что подсознательно уверовал в неиссякаемость этого источника. А в последнее время его снабжали Кокарда и Прутик, так что он не видел уменьшения запасов. Ему приносили бутылки, и когда он их приканчивал, приносили еще. Причин думать, что это не может продолжаться вечно, у Морга не было.
Потом он лежал на полу. Лампа стояла рядом. Его лицо было серым, застрявшие в бороде осколки льда горели искорками света.
— Во времена моей молодости эта деревня называлась Манатон, я думаю, говорил Старик. — Или, может быть, Бикли…
— Куда делся Морг? — спросил вдруг Прутик.
— Нынче трудно разобрать, когда осталась одна колокольня. Но очень похоже на Манатон…
— Когда я проснулась, его тут уже не было, — ответила Кокарда.
— Ты жил в этих краях? — спросил Герой. — Раньше то есть.
— Наверное, да. Трудно сказать точно…
— Ты не имеешь об этом ни малейшего понятия, — кисло заметила Кокарда. — Ни черта ты не знаешь о том, куда попал. Ты живешь в своем собственном мире. Господи, да ты же на моей памяти вообще не вылезал из колокольни!
— Правильно… Но разве не все мы теперь живем каждый в своем собственном мире? — К удивлению слушателей Старик как будто собрался вступить в дискуссию. — И не только духовно, но и физически? Когда ты в последний раз выходила наверх?
Кокарда беспокойно заерзала.
— Позже тебя, во всяком случае. И потом я каждый день спускаюсь в туннель.
— А как насчет твоего сознания? Ты только что говорила о Морге. Думала ли ты: Морга здесь нет? Или ты думала: Морг внизу, в «Винном Приюте» или в туннеле? Могла ли ты представить себе его?
— Я просто думала, что с нами его нет, только и всего. Ну и что?
Старик усмехнулся.
— Выходит, Морг исчез из твоей личной вселенной — как материально, так и мысленно. И для тебя этим все дело и кончилось…
Герой встревожился.
— Мне кажется, ему не следует долго торчать в туннеле. Он не совсем здоров. Опять орал прошлой ночью.
— Отлично, Герой, — Старик кивнул с довольным видом. Мы еще сделаем из тебя человека.
— Ну, хорошо. — Кокарда была раздражена. — О чем ты думаешь, Старик?
— О Горилле чаще всего. Что с ним происходит там, наверху, не в опасности ли он? Я очень о нем беспокоюсь… Он стал мне добрым другом. В голосе Старика появилась плаксивая нотка. Светлый промежуток кончился, и Старик был готов к очередному монологу.