Шрифт:
Ближе к пятидесяти годам Свечин стал замечать, что становится не то чтобы трусоват… Вот говорят же: человек с годами мудреет. Наверное, мудрость проявляется не Детонация в способности мгновенно отличать добро от зла, находить истину, прекращать спор одной фразой. Скорее, всего, мудрый человек в первую очередь осторожен. Это хорошее качество. Оно удерживает его самого и близких к нему от совершения ошибок.
До недавнего времени Свечин был уверен в себе. Еще младшим школьником ощутил внутри нечто вроде теплого, твердого камешка. Это было знание. Не накопленное жизненным опытом, а словно вложенное природой. И оно помогало не сбиваться
Нет, конечно, путь был не проторенный другими. На самом дело это было бездорожье, часто вязкое, опасное, но камешек внутри ободрял: идешь правильно, все будет нормально.
Свечин плохо учился в школе, потому что камешек убеждал: тебя учат не тому, бери с полки такие-то книги и читай их. Свечин пошел служить в армию, хотя тогда армии боялись, от нее усиленно отмазывались и косили, и даже в военкоматах офицеры и врачи с готовностью – нередко без всяких взяток – выдавали военные билеты с отметкой «негоден». Но Свечин явился по первой же повестке, не смотря на дедовщину, множащиеся горячие точки, страх недавнего Афгана. Просто знание подсказало: пригодится, много чего увидишь, узнаешь, не бойся. Отслужил, вернулся целым и невредимым.
После армии много где пробовал учиться, в том числе на истфаках в двух педах. Бросал, переезжал из города в город, жил на вписках, а иногда и вовсе бродяжничал, ночуя на вокзалах и в аэропортах, мылся в городских банях, где заодно стирал вещи, а потом сушил их на веревках во дворах или на ветках деревьев. Камешек нашептывал: так надо, так надо.
Когда стал писать, оказалось, что это природное знание ему мешает. Сомневающиеся персонажи, их душевные переломы, размышления получались с трудом. У самого Свечина убеждения, опять же не приобретенные, а врожденные, что ли, не менялись, музыкальные, литературные, даже политические пристрастия оставались такими, какие были в пятнадцать, тридцать, сорок лет. И иногда он с достоинством говорил: «Я человек в плане мировоззрения статический».
Камешек знания не вел его к тупикам и ошибкам, даже если его указания казались странными, нелогичными, опасными. В девяносто шестом году Свечин, уже взрослый, двадцатипятилетний, оказался в Москве, и вместо того чтобы принять предложение дружка по армии торговать на Горбушке дисками, поступил в Литературный институт. На втором курсе женился, на пятом у него вышла первая книга. А дружку дали пятерку – кроме дисков, как оказалось, продавал экстази.
Двадцать лет Свечин прожил в Москве, работал в газете, публиковался в журналах, частенько получал премии, книги издавались почти ежегодно, права на некоторые покупали за рубежом. Вроде бы всё отлично, жизнь устоялась. И тут, во время очередной ссоры с женой, камешек внутри стал печь, жечь, давить: всё, хватит, собери вещи и уезжай! Не сомневаясь, Свечин сунул в сумку ноутбук, тетради с начатыми текстами, носки, зубную щетку и шагнул за дверь.
Стоял у ближайшей станции метро, курил и выбирал, куда поехать. Родителям на глаза вот таким, вышвырнутым псом, показаться было стыдно, а больше его вроде бы никто не ждал. Набрал номер молодой женщины из Екатеринбурга, с которой не так давно случился так называемый командировочный романчик, спросил: «Серафима, можно к тебе приехать?» Без всякой надежды спросил, но будто ему продиктовали эти слова. И она ответила: «Ну приезжай». Ответила, не удивившись, как-то так равнодушно. Он приехал, и вот шестой год они вместе. Женились, у них отличная квартира в новом доме; Серафима ждет ребенка…
Но постепенно камешек стал растворяться. Как кусок соли в воде.
Может, и правильно – полтинник, пора притихнуть, больше размышлять, чем говорить и писать.
Работая в газете, Свечин выдавал в неделю по два-три материала на разные темы. Еще и колонки вел то в одном издании, то в другом. И везде высказывал свое мнение, критиковал, одобрял. А нынче по многим вопросам не мог занять позицию. Сомневался, отмалчивался… Раньше активно писал в «Фейсбуке», теперь же в основном читал чужие посты, комментировал осторожно, взвешивая, какую реакцию поставить – «нравится», «супер», «возмутительно», «сочувствую»…
И вот наступил день 24 февраля, когда высказаться, определиться стало необходимо. Солдаты его страны перешли границу соседней. В большинстве средств массовой информации и в соцсетях это тут же назвали войной, но власть объявила: «Началась специальная военная операция». А за «войну» пообещала наказывать.
Как заметил Свечин, для многих, особенно тех, кто отвык или не научился смотреть телевизор, случившееся оказалось полной неожиданностью, повергло их в так называемый шок. Ну были какие-то сложности, какая-то напряженность, но чтобы ракеты, танки, снаряды… Свечин не удивился. Испугался – да, но без удивления.
Он всю осень и начало зимы провел в деревне у заболевших родителей. Интернет там ловил очень слабо, поэтому приходилось включать телевизор. Смотрел в основном смешные сериальчики вроде «Универа», «Саши-Тани» – нужно было отвлекаться от гнетущего ощущения, что мама и отец умирают, – но иногда, чаще по просьбе ненадолго выбиравшихся из полузабытья родителей – «как там в мире?», – переключал на центральные каналы. И везде утверждали: власть в соседней стране захватили нацисты, бандеровцы, там строятся базы НАТО, скоро прибудут ракеты, которые направят на нас и в любой момент смогут нажать на кнопку.
В общем-то, подобное, правда не с таким напором, не с такой яростью, говорили на протяжении восьми лет, с того момента, когда у соседей свергли президента и началась, по сути, гражданская, с элементами этнической, война. В итоге полуостров, омываемый Черным морем, вошел в состав России, части двух областей объявили себя суверенными республиками, и с тех пор соседнее государство их периодически атаковало ракетами, живой силой, пытаясь то ли вернуть, то ли наказать, а республики им отвечали; русский язык у соседей, где говорящих на нем жило больше восьми миллионов, постепенно утратил всяческий статус…
Стоп – какой итог? Никакого итога нет, есть страшное продолжение.
Впрочем, за три дня до двадцать четвертого Свечину и, как он успел заметить, многим другим показалось, что он, итог этот, близок. Президент подписал указы о признании Россией республик независимыми, были заключены договоры о дружбе, взаимопомощи. Появилась надежда, что соседнее государство перестанет претендовать на эту территорию – испугается нашей силы.
Сначала было объявлено: республики признаются в фактических границах, а через несколько часов пришло уточнение: в границах областей. И запахло войной. Правда, небольшой, скорее всего, локальной. Но утром 24 февраля, включив радио, Свечин услышал о точечных ударах по аэродромам, частям ПВО, командным пунктам соседей, а следом о том, что с юга, востока и севера в глубь их территории двинулась бронетехника.