Детские странствия
Шрифт:
Вася Потапов приехал в училище издалека, с Кармоозера, в сопровождении своего старшего брата, уже взрослого мужика. Они вдвоем ввалились в класс во время урока. По их одежде видно было, что это озеряки. Оба были в белых домотканых рубахах, таких же штанах и в больших, одинакового размера, рыжих сапогах.
Мужик откашлялся,
– Привез к тебе, господин учитель, нового ученика, своего брата Ваську. Парень в ученье премного способный грамотей!
Не ожидая приглашения учителя, Васька прямо с порога бегом кинулся к первой парте и, потеснив ребят, уселся на ней, стал оглядываться, крутить своей белобрысой, взъерошенной головой.
– Как тебя зовут?
– спросил учитель.
– Васька Потапов, - ответил новичок.
– Надо говорить - Василий Потапов, - поправил его учитель.
– Я же тебе и сказал, что Васька Потапов. Учитель стал внушать ему, что старшим нельзя тыкать, надо говорить «вы».
– Ладно, - согласился Васька, - буду говорить тебе «вы».
Мы все засмеялись, и брат Васьки обиделся за него:
– Чего смеетесь? Ведь он издалека, с озера!
У нас в прионежских деревнях считали озеряков, занимавшихся главным образом охотой и рыбной ловлей, людьми отсталыми, темными, и мы с сомнением отнеслись к тому, что Васька «премного способный грамотей».
Однако, когда учитель начал задавать вопросы, чтобы проверить его подготовку, Потапов не ударил лицом в грязь. Особенно нас удивила быстрота, с которой он вскакивал и отвечал на заданный ему вопрос. О чем бы его учитель ни спросил, Васька отвечал не задумываясь, иногда не совсем правильно, но всегда без единой запинки, залпом, вставляя свои, озерские, словечки, вызывавшие в классе смех.
И брат Васьки, присутствовавший при его испытании, каждый раз при этом говорил обиженно:
– Ну чего смеетесь? Он же с озера!
– А рисовать умеешь?
– спросил учитель озеречка.
– Медведя, волка, лошадь, корову, собаку, курицу и человека, - одним духом выпалил озеречек.
Трудно было Васе учиться, живя в Шуринге, в пятидесяти верстах от родного дома. Брат его уехал, и никто больше к Васе из дому не наведывался. Кормился он милостыней: ходил с корзинкой по избам, спал на лавке или на печи у добрых хозяев - сегодня у одного, завтра у другого.
К тому времени, когда Потапов поступил в училище, общежитие у Кулика было закрыто, и в большие морозы все мы, кому было далеко до дому, каждый раз искали хозяев, которые согласились бы пустить нас к себе на ночлег. Но на следующую зиму открылось общежитие при училище, в одной из комнат на верхнем этаже, и тогда Потапов обосновался там. Обыкновенно он ночевал в этой большой комнате, где стояли только нары, стол и две скамейки, в полном одиночестве. Комната была холодная, сторож не хотел тратить много дров на одного ученика, и ночью, спасаясь от холода, Вася забирался в печь.
Время от времени ему надоедало такое одиночество, и он снова шел на деревню искать добрых хозяев.
В морозные дни Потапов с утра начинал уговаривать ребят из дальних деревень остаться ночевать в общежитии, и вечером в общежитии иногда собиралась веселая компания. Вася кидался за сторожем, разыскивал его и торопил затопить печь, поставить в нее чугун с водой для каши.
Кашу сторож варил нам такую же жидкую, как и Кулик; без хлеба этой кашей нельзя было насытиться, а хлеба нам не полагалось.
– Ничего, ребята, я сейчас сбегаю и принесу, - успокаивал нас Потапов.
Он быстро одевался и, схватив свою корзинку, убегал. Спустя полчаса Потапов возвращался, и в корзинке у него всегда оказывалось несколько больших кусков хлеба.
– Мне люди хорошо подают!
– хвалился он?
Покушав жидкой кашицы с хлебом, похлебав кипяточку с солью, мы рассаживались за столом вокруг лампы и чинно принимались за уроки, ожидая появления учителя.
С переходом в старший класс нашим учителем стал Иван Емельянович, совсем не похожий на прежних учителей, державших нас в вечном страхе. О нем по всему уезду шла слава: добрый, не то, что другие - учеников не бьет; если не поняли, объяснит еще раз.
Недаром, придя в старший класс, мы встретили здесь ребят, приехавших к нам из других волостей, где тоже имелись такие же училища.
– Чего так далеко заехали?
– спрашивали мы их.
– Потому что здесь Иван Емельянович учит, - отвечали они.
Это были дети богатых родителей; они или жили в Шуринге на квартирах, или приезжали в училище на санях, закутанные в тулупы. В общежитии они не ночевали. Здесь, среди малышей, из старшего класса были только мы с Потаповым.
Зайдя вечером в общежитие и увидя нас, Иван Емельянович спрашивал:
– Ну как, Ломоносовы, ученье идет?
От него мы с Потаповым впервые услыхали о Ломоносове - как он с Белого моря ушел пешком учиться в Москву - и, по примеру Ломоносова, сами надумали, окончив ученье в Шуринге, пойти куда-нибудь пешком, чтобы стать такими же учеными, как Михаил Васильевич; но только никак не могли решить, куда нам идти, - в Москву, в Питер или же в наш уездный город Пудож.
Мы уже проходили в училище историю, географию, знали о многих городах, и все-таки наш Пудож, о котором рассказывали мужики, бывшие в нем на ярмарках, казался нам первым после Петербурга и Москвы городом в России. И Иван Емельянович советовал нам идти в Пудож.
«Вам и до Пудожа-то шагать и шагать», - говорил он.
До Пудожа от нашей деревни было больше двухсот верст.
Подсаживаясь к нашему столу, Иван Емельянович проверял заданные нам на дом сочинения.
– Опять оба начинаете с «однажды»!
– укорял он нас.
– Я же вам запретил «однажды». Неужели так трудно начать как-нибудь иначе?
– Ох, и трудно без «однажды»!
– жаловались мы с Васей Потаповым.
– А надо думать. Давайте-ка думайте - может быть, что-нибудь и придумаете.