Детский дом и его обитатели
Шрифт:
Такие же чудовищные провалы в знаниях были и по другим предметам.
С математикой дела обстояли вообще позорно – многие не знали даже «таблицы» умножения! Математические термины воспринимали ими, как изощренные ругательства…
Когда первая неделя подходила к концу, работы по-прежнему было невпроворот, однако стало уже ясно, что если я хочу хоть как-то помочь этим детям, я должна сосредоточить свои усилия на двух узловых моментах – самоподготовке уроков и отбое. Срочно необходим «ликбез» – иначе в школе детям делать нечего. Очень скоро они устанут туда ходить – зачем, если домой приносят одни двойки? И если это случится, обратно их калачом не заманишь.
(Так оно и случилось – уже через неделю они ходили в школу только к третьему уроку – после него была большая переменка, и давали второй завтрак).
С «ликбезом» всё было более-менее ясно, а вот что делать с отбоем? А с отбоем был сущий кошмар…
Уложить детей в постели ровно в десять – полная безнадёга. Тем более что отбой проводил ночной воспитатель. Конечно же, никто из воспитателей не уходил, как положено, в девять, но и сидеть до упора, пока самый последний сумасброд уляжется в постель, тоже мало радости.
Десять вечера – время в детдоме особое. Воспитатели младших уходили пораньше, у них отбой в девять, не несколько проверочных диктантов и обнаружила, что: на одной странице воспитаннички делают до сорока ошибок; совершенно не отличают глагол от существительного, подлежащее от сказуемого; а на вопрос «что такое местоимение?» ответил лишь один – «это место, где имеют»…
Такие же чудовищные провалы в знаниях были и по другим предметам.
С математикой дела обстояли вообще позорно – многие не знали даже «таблицы» умножения! Математические термины воспринимали ими, как изощренные ругательства…
Когда первая неделя подходила к концу, работы по-прежнему было невпроворот, однако стало уже ясно, что если я хочу хоть как-то помочь этим детям, я должна сосредоточить свои усилия на двух узловых моментах – самоподготовке уроков и отбое. Срочно необходим «ликбез» – иначе в школе детям делать нечего. Очень скоро они устанут туда ходить – зачем, если домой приносят одни двойки? И если это случится, обратно их калачом не заманишь.
(Так оно и случилось – уже через неделю они ходили в школу только к третьему уроку – после него была большая переменка, и давали второй завтрак).
С «ликбезом» всё было более-менее ясно, а вот что делать с отбоем? А с отбоем был сущий кошмар…
Уложить детей в постели ровно в десять – полная безнадёга. Тем более что отбой проводил ночной воспитатель. Конечно же, никто из воспитателей не уходил, как положено, в девять, но и сидеть до упора, пока самый последний сумасброд уляжется в постель, тоже мало радости.
Десять вечера – время в детдоме особое. Воспитатели младших уходили пораньше, у них отбой в девять, не церемонясь, любыми методами запихивали детей в постели как раз к сигналу отбоя. Ровно в девять всё в ажуре.
Но как только на смену заступала ночная дежурная, в момент совершенно ошалевшая от счастья орава мелюзги начинала упоённо ходить на головах.
Продолжалось это, несмотря на все старания ночной снова распихать детей по постелям, что называется, до полной потери пульса.
Да и прав-то у неё было… разве что поорать. И никак не более. Но это было совсем не страшно – дети всё равно орали громче.
Оттянувшись на малышах, на которых регулярно «находило» к полуночи, бедняга едва доползала до комнаты отдыха – прикорнуть положенные для отдыха пару-тройку часов, иначе утром подъем (а это тоже она) не провести.
И вот тут-то в спальнях старших начинался сущий Содом и Гоморра.
(Как я потом с ужасом узнала, были даже традиционные, популярные среди всех возрастов и типичные, опять же, для всех почти детских домов, ночные развлечения: например, групповое хождение по спальням – мальчиков к девочкам, совместное лежание под одеялом, ну и всё такое…)
Понятное дело, ночью жизнь в детском доме бьёт ключом – и, часто, по голове.
С последствиями время от времени приходилось разбираться почти каждому педагогу.
Одно из любимейших и популярных развлечений – ночные походы на кухню, ими охвачены все без исключения. Однако здесь важно соблюсти субординацию – сначала на «шмон» идут старшие, так называемые «основные». У них есть специальные отмычки от всех помещений. Это неформальные лидеры.
Чтобы остановить зарвавшегося, обычно говорят: «Основной, что ли?»
Основным всё позволено – это местные боги, они идут сразу за богами высшего ранга – основными из бывших.
Ну, какая добыча сегодня?
Картошка вот в контейнере – «бери – не хочу», её вообще никто не учитывает. Стоит себе и стоит. Масло вот почти всегда стоит в тарелке на мойке – порций десять, а то и больше. Капуста, морковь, лук – берите, пожалуйста, вот тут же, в коридорчике, в мешках, отоваривайтесь, граждане, в порядке очереди…
Однако «шмон» на кухне – самый ещё безобидный промысел. Случались тут и настоящие погромы. Проводили их бывшие, конечно же, не без наводки. Делали это так: взламывали замок на двери кладовой, затем ломиком сбивали навесной замок на холодильнике. И тогда на следующий день детдом оставался без масла, сыра, колбасы (а то и без мяса – мясную тушу подрежут, филейные части). В общем, без всего того, что можно быстро унести в сумках – ведь если сработает сигнализация, через полчаса приедет, может быть, милиция, если, конечно, ночная своевременно сообщит…
Воровали, конечно, и днём. Называлось это занятие вполне невинно – «скрадывать». Чаще скрадывали полдники: яблоки, конфеты, вафли, булки. Прямо из отрядной! Отлучился воспитатель на минутку, ну и… ищи ветра в поле! Приходят опоздавшие и печально так созерцают пустой поднос…
Съесть в столовой чужую порцию, если что вкусное, – дело тоже вполне обычное. А что – сам виноват, не опаздывай, кто зевает, тот юшку хлебает…
И делали это вовсе не оттого, что хронически голодали. Просто так заведено было.