Детский дом и его обитатели
Шрифт:
Подъём – дело каторжное. Это тоже надо отдельно объяснить. Старших утром не разбудишь – спят-отсыпаются, сони, после ночных развлечений, ну а малышня чаще все поголовно «жаворонки». Едва рассвет забрезжит, уже выскочили из спальни и унеслись куда подальше… от детдома. Ускользали, как правило, через окна – лазать по карнизам обучались с младенчества, это весьма полезный навык для обитателя госучреждения, совершенно необходимое умение: чтобы и от воспитателя вовремя смыться, и в чужую бытовку, при случае, заглянуть. А вот ещё – заставить детей делать уроки на самоподготовке. Это даже труднее, чем отбой проводить без воспитателя. Ночные дежурные – страдалицы и великие мученицы.
.. Для нас все дети – наши!
Итак, я разработала на
– А вы сходите в школу, на уроки, – посоветовала мне воспитательница второго отряда (у неё в отряде с учебой был относительный порядок – двоечников всё же меньше, чем остальных).
Я так и поступила.
Выбрала часы, когда идут самые «срывные» уроки – те, на которых учителю и рта не раскрыть. Стою в коридоре, под дверью седьмого. В этом классе больше всего моих ребят. Ласкают слух «перлы»:
– Заткнись, урррод!
– А в хатальник не хочешь?
Идёт обычный обмен любезностями между моими и домашними. Осторожно приоткрываю дверь, заглядываю в класс. На последних партах увлеченно режутся в дурака. На линии сближения – посередине класса – вот-вот разразится баталия. Двое уже вцепились в патлы друг друга. Охрипшая от бесконечных окриков, заведенная до предела несчастная учительница тщетно пытается переорать учеников – уже стоит невообразимый ор и свист.
И тогда она прибегает к последнему средству – начинает ставить всем подряд «пары». А зря! Никого это, конечно, не пугает. Мои-то точно знают – за четверть всё равно выведут «тройбаны». Детдомовцев на второй год не оставляли. Вхожу (завуч дала разрешение, хотя и не очень охотно). Взгляд учительских глаз красноречив – «сами видите»… Моё появление ещё более накаляет атмосферу. Но теперь мои ведут себя уже по-другому. Сотворят какую-нибудь пакость и тут же уставятся на меня бесстыжими гляделками: ждут, когда урезонивать начну (мол, свою слушать будем). Вот такие штучки эти детки… Визиты на уроки пришлось прекратить. И так уже всё ясно.
.. Потом я много раз ходила в «инстанции», в том числе, и в роно – с просьбой отделить детдомовцев от домашних, посадит их в разные классы. И родители домашних тоже хлопотали о таком разделении, однако на все эти слезные просьбы был один ответ: «Мы не можем делить детей… Для нас все дети – наши!» Но это было демагогией чистейшей воды. И страдали от этой уравниловки все – и домашние дети, и наши воспитанники, и родители, и, конечно же, мученики-учителя. И сколько я не пыталась объяснять высокому руководству, что, закрывая глаза на видимые противоречия, мы лишь усугубляем их, понимания достичь не удалось.
…Когда я сама училась в школе, в восьмом классе, учительница, в знак особого расположения, за усердную учёбу дала мне ключ от кабинета биологии – надо было убирать там после уроков, цветы поливать, следить за сохранностью экспонатов. Какой же это был расчудесный мир! И у меня было законное право проводить в нём всё свободное время.
Однажды в нашем интернате… (а это была обычная школа-интернат, где обычных детей-сирот было мало. Как правило, учились в тогдашних интернатах дети, чьи родители, по характеру работы или по причине небольшого достатка, не могли обеспечить своим детям должный уход и заботу. Но всё это были вполне нормальные дети здорового общества, никто из воспитанников никогда не становился «асоциальным элементом», а если такое и случалось, то не чаще, чем с выпускниками обычных школ. Сейчас в том интернате, где я когда-то училась, вспомогательный детдом, где живут и учатся дети с врожденной патологией – больные дети больного общества…) так вот…сдохла свиноматка в подсобном хозяйстве. От неё осталось семеро двухдневных поросят. Девать их, таких малышей, было некуда, и я попросила
Когда поросятам исполнился месяц, и они уже довольно бодро похрюкивали, из лесу ребята принесли четверых слепых волчат. Стали они жить вместе со свинками и в одной большой клетке, и тоже кормились из соски.
Теперь кабинет биологии стал самым популярным местом в школе. У меня же появилась целая бригада помощников-добровольцев – вставали в очередь на уборку кабинета и кормление животных. А потом к этому пестрому семейству прибавилась ещё и утка-нырок. Птица, похоже, ударилась о провода высоковольтной линии и лежала на земле – в шоке, её случайно подобрали наши дети во время прогулки. Вскоре прибыл ещё один клиент – заяц-русак, сильно покусанный и потрёпанный, наверное, лисой или собакой, но всё же ещё живой. Потом уборщица принесла кошку с котятами, а шефы с химзавода подарили аквариум с рыбками. Кабинет биологии превратился в Ноев ковчег. И вот, в один прекрасный день, волчата… залаяли – и стало ясно, что это вовсе не «серые», а обычные щенята овчарки, которых какие-то люди просто отнесли в лес и бросили там.
Некоторое время идиллия продолжалась – разросшееся семейство всё ещё ютилось в общей клетке, однако кровной вражды между различными видами не было. Я-то наивно радовалась! Прекрасная возможность на опыте показать, как легко могут уживаться столь удаленные друг от друга виды – хищники и травоядные – иными словами, можно продемонстрировать всем желающим результат благотворного влияния правильного воспитания на подавление врожденных антагонизмов. Однако кровопролитие всё же началось.
Сначала один щенок, видно, встав не с той ноги, загрыз зайца. Потом второй растрепал крыло нырку. В довершение драмы, у нас отключили по какой-то причине батарее, и я поставила аквариум с рыбками поближе к лампе, и самый проворный котёнок не преминул выудить оттуда всех рыб и с аппетитом съел их. Даже не спрятатался куда-либо после совершённого злодейства – сыто валялся под лампой, когда я пришла в кабинет. Поросята, не выдерживая террора со стороны вошедших во вкус сыроядения собак, категорически протестовали, больше не желая кушать с ними из одного корыта, и поднимали жуткий визг, когда я пыталась сорганизовать общие игры… Так бесславно закончился «эксперимент века».
Об этой истории из своего детства я часто вспоминала – по различным поводам, вспомнила и тогда, когда пришла в школу на урок. Да, это были разные, всё-таки виды… нет, не людей, но – граждан! И к ним должен был быть особый подход. Нет, я не против того, чтобы детдомовские дети общались с домашними. Они могут и должны быть вместе. Но сводить на одном «игровом поле» тех и других, заведомо ставя детдомовцев в проигрышное положение, было, уверена, неправильно. Многие их наших (головорезов) пришли в детдом из школ-интернатов, то есть у них были свои школы, а значит, и свои специфические порядки, к которым они уже привыкли. В городской школе всё было по-другому, не так, и это их могло раздражать. К тому же, они не могли не чувствовать, что к ним относятся как к чему-то второсортному, а это, увы, да! – было…
Любой коллектив – это сложная система взаимоотношений. Детский же коллектив – образование архисложное. Не всякое объединение детей, группа – коллектив в полном смысле этого слова, в нашем же детдоме я вообще не обнаружила даже слабых признаков коллектива.
Второй отряд был скорее отлично выдрессированной группой, спаянной командой. И не более. В школе, в совместных классах тоже были скорее антиколлективы. Психологическая несовместимость, а значит, и укоренившаяся вражда – вот результат неудачной попытки обучать детей вместе, особенно старших. Малыши, те, что пришли из дошкольного детдома, спокойнее относились к домашним, да и те воспринимали детдомовцев вполне лояльно. Кроме того, у малышей (2–4 классы) обучение было хоть и в одной школе, но параллельным, а не совместным.