Детский портрет на фоне счастливых и грустных времен
Шрифт:
От бабушки Саши в памяти осталось лишь ощущение старости.
Странная человеческая память — она выхватывает из прошлого второстепенные детали, оставляя в тени главное. Наверное, это происходит потому, что с второстепенными деталями легче философствовать. Мысль — это неуловимая серебряная уклейка в реке, блеснув, она исчезает в никуда.
До четвертого класса жизнь моя протекала без особых потрясений.
Я ходил в школу, играл с друзьями в мушкетеров, ездил на рыбалки, большей частью, конечно же, неудачные. И еще я читал. Жизнь моя того времени неразрывно была связана с книгой. О благословенные детворой «Каллисто» и «Каллистяне» Г. Мартынова! И еще я открывал
Браги на, восхищался «Человеком-лучом» Михаила Ляшенко. Нет, удивительные книги рождались в шестидесятые годы! Я бродил ночами по планете Видящих Суть Вещей, думал о горовском мальчике, восторгался угрюмым Быковым, а впереди была Пандора, чудовищная Волна на планете Радуга, и. уже бродили по Вселенной загадочные Странники. Казалось, что до светлого завтрашнего дня, каким он был описан братьями Стругацкими в повести «Возвращение», подать рукой. Уж мы-то до него обязательно доживем, до этого мира Светлого Полудня. Да что там — доживем, мы еще поживем в нем, обязательно поживем!
Была уверенность во всемогуществе техники и людей. Верилось, что до Марса рукой подать, а на Луне уже в ближайшие десятилетия будут построены базы землян.
Утверждают космонавты и мечтатели, Что на Марсе будут яблони цвести…
Это из фильма «Мечте навстречу».
В это верилось и с этим гораздо спокойней жилось.
Жизнь мне портил лишь Пашка Щербаков по прозвищу Пахланя. Он меня за что-то невзлюбил, а может, ему просто нравилось издеваться над беззащитным, и именно потому он ловил меня, где только возможно, и бил. Робкие попытки дать ему сдачи поначалу не имели успеха. Он был просто сильнее. Но в четвертой классе я ему дал! Я бил его, пока он не упал, а когда Пахланя упал, я взял камень и стал бить его камнем по голове, пока кто-то закричал: «Робя! Это же зверь! Он же его убьет!», — и не позвали мою сестру, которая тогда училась в девятом классе. Наташа оттащила меня от Пашки, и правильно сделала — в противном случае я бы его убил, слепо и безрассудно мстя ему за все унижения, которые он мне причинял в течение трех с половиной лет. Но он остался жить, и даже удары камнем по голове ему пошли на пользу — Пахланя резко поумнел и больше уже не приставал ко мне со своими глупостями.
Нет, еще до этого боя, который, возможно, определил мою будущую жизнь, я частенько дрался, но не так, чтобы обрести уверенность в себе. Не надо стремиться быть сильнее других, но всегда надо уметь давать отпор тому, что стремится к силе. Чувство уверенности рождается из ощущения победы, в противном случае мы всегда имели бы дело лишь с неудачниками.
Через двадцать лет я случайно встретил его в городе на трамвайной, остановке. Пахланя увидел меня и узнал, в его глазах явственно ожил страх.
А я, пожалуй, искренне был рад встрече с ним, он, мой враг и мучитель, побежденный мною в неравном бою, принес мне весточку из моего далекого прошлого.
Кстати, о сестре Наталье, которая разняла нас в тот памятный день.
К тому времени она училась в девятом классе. Как у всякой красивой девчонки, у нее были поклонники, которые постоянно кружили вечерами около нашего дома, выясняли порой отношения между собой. До седьмого класса мы с ней постоянно дрались. Она была старшей. Поэтому ей хотелось, чтобы я признавал ее старшинство и авторитет, мне же этого делать совершенно не хотелось. Поэтому так часто случались конфликты. Но это не мешало нам по большому счету любить друг друга, и наши разногласия й конфликты не мешали нам объединяться против родителей, когда они, по нашему мнению, допускали несправедливости в отношении нас. Тут уж мы действовали слаженно и дружно. В таких же отношениях находятся сейчас и мои дети. Я ловлю себя, что характерами и поведением мы очень похожи. Чему удивляться, ведь это мои дети.
По вечерам на скамейке перед домом слышалось басовитое воркование и звонкий смех сестры. У нее был длинный нескладный горбоносый парень, которого звали Вовка Волков. Он был ее одноклассником. Они дружили. Тогда это называлось именно так.
Я жил на станции Панфиловр до шестого класса и учился в средней школе. Странное название — средняя школа. Школа, в которой учатся усредненные люди. Усредненным быть не хотелось. Эпоха развития личностей завершилась вместе с; революцией. После тридцатых годов возобладал принцип — не высовываться. Даже актеры стремились к усредненности. Те, кто был личностью, являлись исключением.
Во время застоя усредненность стала обязательным правилом. Правило это душило, но оно было непреложностью. Те, кто вылезал за среднюю черту, мог попасть под бритву тюрьмы иди оглушающую булаву дурдома.
Черт побери!
Спустя тридцать лет я вновь побывал на станции своего детства. И что же?
Была весна. Люди все так же месили неподъемную грязь резиновыми сапогами. Многие из тех, кого я помнил, умерли, а живые стали хуже. Впрочем, я сам изменился. Наверное, не в лучшую сторону.
Стало ясно, что конец века, представлявшийся нам в детстве сверкающим и летающим, закончился в будничной житейской грязи.
Развалили страну пьяные идиоты, возжелавшие власти, прежние знамена сдали в музеи, над просторами моей бывшей Родины заполоскались разноцветные знамена, многочисленные друзья оказались по другую сторону границ. Я стал гражданином несуществующей страны, программа XXI съезда КПСС, обещавшая светлое будущее, стала полноценной фантазией, многое из того, что почиталось чистейшей фантастикой, буднично и незаметно вошло в жизнь человечества, а на станции Панфилово все осталось прежним. Строители светлого коммунистического будущего уныло строили не менее светлое капиталистическое завтра.
И ничего не изменилось!
Вместо Ту-104 появились Ту-144, но мы-то мечтали о ракетопланах и экранолетах! Вместо круглой кабинки «Востока» в космосе — пока еще! — плывет округлая кабинка «Союза». Но мы-то мечтали о звездных кораблях! Космонавтов стало столько, что фамилии их стало невозможно удержать в памяти. Атомную бомбу заменила нейтронная. Вместо десанта на Марс и Венеру мы высаживаем десанты в бывший советский город Грозный, кровь мешается с грязью и снегом, и в наших ребят стреляют бывшие первые секретари чеченских комсомольских организаций, которым, как и зажиревшим московским партократам, захотелось в князья. Появились видеомагнитофоны и компьютеры, но никогда уже не будет описанных в фантастике роботов. И с этим тоже надо как-то мириться.
А все произошло потому, что не изменилась суть человека.
Вместо творца в душе многих и многих продолжал жить все тот же хапуга. И вот этот хапуга пришел к власти, захватил все, до чего только смог дотянуться, на долгие годы закуклил время и начал жиреть, подминая в людских душах романтику.
На смену революции пришла не менее победоносная контрреволюция.
Душа этого не принимает. Но приходится жить.
Стреляются только неисправимые идеалисты. Когда тебе под пятьдесят, об идеализме смешно говорить.