Детский психоанализ
Шрифт:
Мне бы хотелось подчеркнуть особо, что в новом издании своей книги по прошествии двадцати лет Анна Фрейд повторяет (на стр. 69 — 71) ложное описание моей техники, предполагая, что на самом деле я опираюсь, главным образом, на символические интерпретации и плохо отдаю себе отчет — если вообще отдаю — в том, что говорит ребенок о своих мечтаниях, снах, историях, воображаемых играх, эмоциональных реакциях и о своих отношениях с внешней реальностью, иначе говоря, со своим непосредственным окружением. Во время своего выступления, чье содержание представлено выше, я специально и однозначно исправила ее ошибку, и плохо понимаю, как, несмотря на это, она смогла вновь появиться, хотя уже вышла моя книга «Детский психоанализ», а также многочисленные публикации, которые объединены в этом издании.
Персонификация в детской игре
В одной из предыдущих статей я уже описывала отдельные механизмы, благодаря которым в результате проведенных с детьми психоанализов мне удалось обнаружить, чему принадлежит главенствующая роль в игре. [21] Я не раз отмечала, что специфическое содержание детской игры, которое вновь и вновь проявляется в самых разнообразных формах по своей сути идентично мастурбационным фантазиям, а одна из важнейших ее функций состоит в том чтобы проложить этим фантазиям путь, ведущий к разрядке. Помимо этой бросающейся в глаза аналогии
21
Более подробно см. си. 6). в статье Общие психологические принципы детского психоанализа
На сегодняшний день мой опыт убедительно доказал мне, что дети-шизофреники не способны играть в собственном, чистом смысле термина. Они используют некие монотонные действия, которые позволяют подобраться к «Икс» разве что ценой значительных усилий. Когда же все-таки это удается, только лишний раз убеждаешься, что в этих действиях исполнение желаний приводит к отрицанию реальности и подавлению фантазирования. В подобных экстремальных случаях персонификация невозможна.
Одной из моих маленьких пациенток, Эрне, едва минуло шесть лет, когда началось ее лечение. Она страдала тяжелым неврозом навязчивых состояний, замаскированным паранойей, которую удалось разоблачить только по прошествии многочисленных сеансов. В своих играх Эрна нередко назначала меня на роль ребенка, тогда как сама она играла наставнические роли. Я подвергалась всяческим воображаемым истязаниям и унижениям. Если кто-либо из взрослых персонажей в игре обращался со мной более милосердно, то его доброта все равно оставалась просто-напросто притворством, если не ловушкой. Параноидальные черты также проявлялись в следующем: в игре за мной постоянно велась слежка, люди догадывались о моих мыслях, отец объединялся против меня с матерью, короче говоря, я была все время окружена преследователями. В роли ребенка уже я должна была также непрерывно выслеживать и третировать окружающих. Иногда Эрна, в свою очередь, сама исполняла роль ребенка. В этом случае игра заканчивалась таким образом: она избегала преследований (во всех этих случаях «ребенок» был очень мил), становилась богатой и могущественной, ее делали королевой, и она жестоко мстила своим гонителям. Когда ее садизм получал удовлетворение в этих фантазиях, совершенно освобожденных от любого вида подавления (все это имело место только после длительного аналитического периода), реакция проявилась в форме тревоги, глубокой депрессии и огромной психической усталости. Она показала в своей игре, что не в силах больше выносить столь ужасающее притеснение, что в свою очередь проявлялось в целом ряде тяжелых симптомов. [22] В фантазиях этого ребенка любые роли сводились к единой формуле, распадающейся на две антагонистичные части: на преследующее Супер-Эго и, соответственно случаю. Оно или Эго, которые подвергалось одинаково серьезной опасности.
22
Я надеюсь в скором времени опубликовать книгу, которая будет содержать подробное описание этого случая и его развития в ходе анализа.
Во всех этих играх исполнение желаний воспроизводилось преимущественно в попытках Эрны самоиндетифицироваться с наиболее могущественными персонажами с целью обуздать собственный страх перед преследованием. Измученное Эго старалось переориентировать или заставить Супер-Эго ошибиться, чтобы помешать ему осуществить свои угрозы и полностью раздавить Оно. Эго даже попыталось завербовать переполненное садизмом Оно и привлечь его на службу Супер-Эго, — все с целью объединиться с ним в борьбе против общего врага, что потребовало расширенного использования механизмов проекции и замещения. Когда Эрна играла роль жестокой матери, врагом был гадкий ребенок; когда она сама была преследуемым ребенком, вскоре обретавшим могущество, врага представляли злые родители. В каждом случае для Эго существовали веские причины прилагать заметные усилия к тому, чтобы оправдать в глазах Супер-Эго использование оголтелого садизма, а затем под благовидным предлогом пуститься «во все тяжкие». Заключение такого «контракта» должно было позволить Супер-Эго предпринять борьбу против врага, как будто речь шла об Оно. Тем не менее, Оно втихую продолжало преследовать цели в основном садистического удовлетворения, а объекты всегда оставались примитивными объектами. Нарциссическое удовлетворение, в равной мере означающее победу Эго как над внешними врагами, так и над внутренними, соответствовало также стремлению утихомирить Супер-Эго, и, следовательно, снизить уровень тревоги, каковому действию придавалась особая ценность. В менее экстремальных случаях подобный пакт между двумя силами может сработать и привести к относительному успеху: например, можно было оставаться недоступным наблюдению внешнего мира или не переходить к патологическим манифестациям. Но в случае Эрны, провал был полный по причине двоякого чрезмерного садизма, исходящего и от Оно, и от Супер-Эго. В последствии Эго добавило свои усилия к усилиям Супер-Эго, и попыталось, наказывая Оно, достичь некоторого удовлетворения, но это привело лишь к еще более непереносимому поражению. Реакции мощной тревоги и раскаяния беспрерывно прорывались наружу, подтверждая, что никакое двойственное исполнение желаний не может поддерживаться длительное время.
Следующий пример показывает, что в случаях, аналогичных тому, что наблюдался у Эрны, возможны различные тактики поведения по отношению к трудностям.
Джордж, которому также исполнилось шесть лет, в течение нескольких месяцев рассказывал мне о своих фантазиях, в которых фигурировал могущественный главарь банды, состоящей из жестоких охотников и диких зверей. Он сражался против врагов, равным образом владевших дикими животными, которые им помогали, мальчик одерживал над ними победу, а затем убивал с жестокостью. Зверье потом пожиралось. Битва не прекращалась никогда, так как без конца возникали все новые и новые враги. Значительное число психоаналитических сеансов позволило выявить у этого ребенка помимо невротических черт, отчетливые паранойяльные характеристики. Джордж все время ощущал себя, причем вполне осознанно [23] загнанным в угол и беззащитным перед волшебниками, колдунами и воинами, но в противоположность Эрне он пытался защититься от них, прибегая к помощи других персонажей — спасителей, творений, отметим особо, стопроцентно фантастических.
23
Джордж, как и большинство других детей, постоянно прилагая массу стараний, чтобы удержать в секрете содержание своих тревожных переживаний. Тем не менее, оно явно прорывалось и накладывало заметный отпечаток на все его поведение.
В этих фантазиях, исполнение желаний осуществлялось на манер до известной степени схожий с тем, что мы обнаруживаем в играх Эрны. У Джорджа Эго также изыскивало возможности отторгнуть тревогу, благодаря самоидентификации с наиболее сильной частью в своих фантазиях о могуществе. Джордж пытался также усмирить Супер-Эго, превратив противника в «злого» врага. Тем не менее, садизм не был у него настолько подавляющим фактором, как у Эрны, так что даже первичный садизм, хотя и поддерживал его тревогу, все же оставался не так тщательно скрываемым. Эго наиболее полно идентифицировалось у него с Оно и в меньшей степени было расположено к объединению с Супер-Эго. Столь явное исключение реальности устраняло тревогу. [24] Осуществление желаний однозначно восторжествовало у него над познаванием реальности — тенденция, которая согласно Фрейду является одним из признаков психоза. В фантазиях Джорджа, выручающие персонажи играли вполне определенную роль, именно эта особенность отличала его тип персонификации от того, что представал в игре Эрны. Его игры позволяли ему вывести на сцену три главные силы: роль Оно, роль преследующего Супер-Эго и роль спасающего Супер-Эго.
24
По мере того, как Джордж взрослел, его отвержение реальности и отдаление от нее только усиливалось и акцентировалось. В конечном итоге, он был бел остатка захвачен собственными фантазиями и всецело погружен в их перипетии.
Рита, еще одна моя маленькая пациентка в два года и девять месяцев от роду, применяла игру, которая может послужить прекрасным примером людической активности детей с тяжелым обсессивным неврозом. После откровенно навязчивого ритуала закутывания она укладывала свою куклу в кроватку спать, а рядом с ней ставила слона. Слон должен был помешать ее «ребенку» проснуться, в противном случае он мог бы пробраться в спальню родителей и либо причинить им вред, либо украсть что-нибудь. Слон (отцовское имаго) должен был исполнять роль «преграды». В сознании Риты, благодаря интроекции, отец уже исполнял эту преграждающую роль с того времени, как между пятнадцатью месяцами и двумя годами она захотела узурпировать место матери рядом с ним, похитить у нее ребенка, которым та была беременны, избить и кастрировать отца и мать. Реакции гнева и тревоги, которые последовали за наказанием «ребенка» в ходе данной игры, показывали, что мысленно Рита разыгрывала две возможных роли: власти, которая выносит приговор, и ребенка, который наказанию подвергается.
В данной игре осуществляется одно единственное желание: слону удается-таки предусмотрительно помешать «ребенку» проснуться. В ней также можно усмотреть два основных «персонажа»: куклы, которая воплощает Оно, и персонаж устрашающего слона, который представляет Супер-Эго. в данном случае исполнение желаний состоит в поражении, которое потерпело Оно под натиском Супер-Эго. Такое осуществление желаний и разделение действий между двумя персонажами зависят одно от другого, поскольку игра представляет собой борьбу между Супер-Эго и Оно, способную при тяжелых неврозах практически полностью подчинить себе все психические процессы. В игре Эрны мы встречали те же самые персонификации: в ней действовало доминирующее Супер-Эго, и начисто отсутствовал образ помощника. Но если для Эрны исполнение желаний состояло в заключении пакта с Супер-Эго, а для Джорджа, главным образом, в том вызове, который Оно бросало Супер-Эго (тут же открещиваясь от реальности), у Риты это приводило к проигрышу Оно перед Супер-Эго. Подобное господство Супер-Эго поддерживалось весьма тщательно, и стало возможным только благодаря тому, что уже была проделана определенная аналитическая работа. Экстремальная жестокость Супер-Эго изначально мешала любым проявлениям фантазии. Рита была не в силах воплотить свои фантазии в играх, сродни тем, что были описаны выше, прежде чем Супер-Эго не умерило свою жестокость. По сравнению с предыдущим периодом, когда игра была подавлена полностью, это означало существенный прогресс, так как впредь Супер-Эго перестало довольствоваться одними ужасающими и не воспринимаемыми угрозами, и была совершена попытка, хотя и по-прежнему при помощи угроз, но все-таки помешать исполнению запретных действий. Провал в отношениях между Супер-Эго и Оно открыл возможность для усиленного уничтожения импульсов, которые прежде вбирали всю энергию субъекта без остатка, что так характерно для протекания тяжелого невроза навязчивых состояний у взрослых пациентов. [25]
25
Рита страдала от невроза навязчивых состояний, крайне редко встречающегося в ее возрасте. Он характеризовался чрезвычайно сложным ритуалом сборов и укладывания в постель на ночь и другими симптомами навязчивого беспокойства. Мой опыт вполне позволяет утверждать, что когда ребенок страдает от подобных заболеваний, отмеченных настолько явным отпечатком невротической навязчивости в том виде, в каком мы сталкиваемся с ней у взрослых, его воздействие, как правило, весьма серьезно сказывается на общем состоянии ребенка. С точностью до наоборот, изолированные навязчивые черты, относимые в общей совокупности к инфантильному неврозу, составляют, на мой взгляд, совершенно нормальное явление.
Исследуем теперь игру, которая появилась в фазе ослабления невроза навязчивых состояний. Психоанализ Риты к тому времени значительно продвинулся, ей уже исполнилось три года, когда ребенок придумал «игру в путешествие», в которую она играла почти весь оставшийся период психоанализа. Эта игра обыкновенно принимала следующую форму: Рита и ее плюшевый медвежонок (который символизировал собой пенис) садились на поезд, чтобы поехать повидаться с милой женщиной, что должна была их встречать и одарять подарками. В начале этой фазы анализа, в чем и заключалась загвоздка, в игре все время должны были происходить какие-то помехи, которые препятствовали благополучному исходу. Рита желала самостоятельно вести поезд и избавиться от кондуктора, но последний решительным образом отказывался уходить или возвращался и угрожал ей. Неоднократно возникал образ злой женщины, которая мешала путешествию состояться или прибыть к месту назначения, или пассажиры находили злую женщину вместо доброй, которую ожидали увидеть. Между исполнением желания в этой игре (если отклонение может выступать в роли игры) и приведенными выше примерами, разница вполне очевидна. В игре в путешествие либидное удовлетворение позитивно, а садизм занимает уже гораздо меньше места, чем в предыдущих примерах. В ней можно насчитать, как и в случае Джорджа, три главных роли: Эго или Оно, фигура помощника(-цы) и фигура, которая угрожает или вызывает фрустрацию.
Большинство этих выдуманных персонажей-помощников являются отражением самой высокой фантазии, чему примером может послужить игра Джорджа. Другой анализ, мальчика четырех с половиной лет от роду сподвиг его на то, чтобы выдумать маму-фею, которая должна была приходить к нему по ночам, приносить что-нибудь вкусненькое и делиться этим с малышом. Пища представляла собой пенис отца, который она втайне похищала у него. В анализе другого маленького мальчика мама-фея излечивала с помощью волшебной палочки любые ранения, которые нанесли ему жестокие родители, а затем они сообща подвергали этих злобных родителей смертоносным пыткам.