Детский сад для чайлдфри
Шрифт:
Мне было страшно. Я не люблю детей. Но относиться к ним настолько бесчеловечно мне бы даже в голову не пришло бы. Это какая-то совершенно дикая жестокость. Ни Поть, ни один другой ребенок, брошенный на произвол судьбы, не станет трубочистом. Уж я об этом позабочусь.
Не зря мое подсознание спланировало приют на сорок детей.
Глава 16
Следующие несколько часов прошли просто кошмарно. По моим детям можно было бы составлять медицинский справочник. И это при том, что многие болезни здесь
Ожоги, лишаи, криво сросшиеся переломы, хрипы, увеличенная печень, больные почки… и это не полный перечень заболеваний, обнаруженных доктором Джемсоном. Даже трубочистов у нас оказалось трое. При том, что вся диагностика проводилась всего лишь с помощью прощупывания и визуального осмотра. Было у доктора и подобие старинного стетоскопа в виде ровной деревянной трубочки, которой он прослушивал легкие.
Радовало одно — при всей ужасающей запущенности дети не имели каких-либо серьезных заболеваний. Но это, как мне объяснил доктор Джемсон, скорее всего потому, что заболевшие дети просто не выживают на улице. Там даже банальная простуда может убить.
Когда мы осмотрели последнего маленького пациента, за окном уже стемнело. Надо было кормить детей, которые, судя по крикам и воплям, разнесли весь флигель по камушкам.
— Доктор Джемсон, — я вздохнула и пошевелила пальцами, онемевшими от непривычного количества писанины, — уже довольно поздно, мы задержали вас гораздо дольше, чем планировали. И я хотела бы пригласить вас на ужин в качестве извинений.
Честно говоря, мне не особенно хотелось приглашать его на ужин до разговора с геллой Изерой. Надо сначала выпотрошить из старой грымзы сведения о семейном положении доктора Джемсона, а уже потом строить с ним отношения. Не хотелось бы промахнуться в ту или другую сторону. Я просто хотела быть вежливой, и надеялась, что он откажется. Но он согласился:
— Я с удовольствием поужинаю с вами, лесса Феклалия. — В этот раз его улыбка была все такой же ослепительно прекрасной, но немного усталой. И грустной. Еще бы, после того, что мы оба сегодня видели, снова беззаботно радоваться жизни довольно сложно.
Доктор Джемсон свернул и сложил свой кожаный чехол со страшными инструментами, которыми он не прикоснулся. За исключением той странной штуки неизвестного назначения, которую каждый раз брал в руки для устрашения маленьких пациентов, и стетоскопа.
Защелкнув саквояж, доктор поднялся и ловко подхватил меня под руку, когда я проходила мимо.
— Позвольте? Во дворе уже слишком темно, и мне не хотелось бы, чтобы вы споткнулись и упали.
— Мы еще не во дворе, — улыбнулась я, но и отнимать руку не стала. Мне приятна была его поддержка. Особенно сейчас.
Мы медленно вышли из столовой. В холле детей не было, они бесновались в пустой игровой. И я порадовалась невольно, что там пока нет игрушек. Иначе пришлось бы выбрасывать их обломки и покупать все заново.
На улице и правда было очень темно. И свежо. Я вдохнула холодный, пахнущий приближающимся дождем воздух полной грудью. Моральное напряжение, сковавшее меня во время осмотра детей, потихоньку отпускало. Ничего, мы их вылечим. Главное, вовремя выявить болезнь. А для этого у меня есть доктор Джемсон.
Небо хмурилось, и прятало луну за темными пятнами облаков. Если бы я не ходила по этой дорожке много раз, то не смогла бы даже сориентироваться куда идти…
— Надо было взять фонарь, — сжал мою руку доктор Джемсон, — может вернемся?
— Если вы боитесь темноты, — устало улыбнулась я, — то давайте вернемся.
Он ответил не сразу, словно обдумывал ответ или боялся его произнести. Но потом все таки решился:
— Лесса Феклалия, я не знаю, что так сильно повлияло на вас, но, — он улыбнулся, я слышала это по голосу, — я чрезвычайно рад этой перемене. Я давно не видел вас настолько оживленной и…
Он прервал фразу на середине и не сказал всего, что хотел сказать. И от этого почему-то стало так тепло на душе. Я тихо рассмеялась:
— Это все дети, доктор Джемсон. Вы же видели все это вместе со мной. К такому невозможно остаться равнодушной. Когда узнаешь, как жили эти дети, с какими проблемами они сталкивались в своей такой коротенькой жизни. Свои собственные беды и обиды становятся такими незначительными.
Он подхватил мои мысли:
— Да, вы правы, все так, я тоже очень многое сегодня увидел с другой стороны. Я столько раз встречал этих детей на улицах, но даже не думал, какова их жизнь. Я восхищаюсь вами, лесса Феклалия. Вы смогли заметить…
В этот момент я споткнулась в темноте обо что-то и, вскрикнув, полетела носом в землю. И он подхватил меня, не давая упасть. Удержал на ногах. На секунду мы застыли, не видя в кромешной тьме даже лиц друг друга. Но я чувствовала его руки на своей талии, слышала его рваное дыхание и грохот моего сердца. И он тоже. Нам этого оказалось достаточно.
Доктор Джемсон подтянул меня, прижимая к себе, а я млея от его прикосновений тут же закинула руки ему на шею и взъерошила короткие волосы. Вздох-всхлип, один на двоих, и вот уже наши губы встретились в первом поцелуе. Нежном, трепетном и сладком.
Мы стояли посреди черноты позднего осеннего вечера и целовались. Взахлеб, как подростки, не в силах оторваться друг от друга. Я обнимала его, он меня, и тепло нашего дыхания, согревало не только нас, но и все вокруг. Тихие стоны, срывающиеся с наших губ, звучали как песня зарождающегося желания, как песня страсти.
Первым пришел в себя Доктор Джемсон. Его руки медленно разжались, отпуская меня.
— Лесса Фекалия, — выдохнул он, тяжело дыша, — простите, я сошел с ума… Я не должен был. — Если он сейчас скажет, что женат, ледяная волна пронеслась по телу, я умру. — Субординация… разница положений… Вы говорили… Я все помню. Простите…