Детство Иисуса
Шрифт:
– Вы имеете в виду музыку?
– Музыку, да, а еще то, как человек живет. Как человеку жить.
Хороший ответ, серьезный ответ, философский ответ. Он на мгновение умолкает.
– Вы много общаетесь? – спрашивает он. – В смысле, – отваживается он, – у вас есть мужчина в жизни?
Она хмурится.
– У меня есть друзья. Некоторые – женщины, некоторые – мужчины. Я не делаю различий.
Тропинка сужается. Она идет впереди, он отстает, разглядывает, как колышутся ее бедра. Он предпочитает женщин поплотнее. И все же Элена ему нравится.
– А я от этого
Она замедляет шаг, чтобы он смог ее догнать, смотрит на него прямо.
– Никто не должен отказываться от того, что для него важно, – говорит она.
Мальчики возвращаются, пыхтя после бега, пышут здоровьем.
– У нас есть попить? – спрашивает Фидель.
Разговор возобновляется лишь в автобусе по дороге домой.
– Не знаю, как у вас, – говорит он, – но у меня прошлое не умерло. Подробности размываются, но ощущение, какова была жизнь когда-то, все еще вполне живо. Взять, к примеру, мужчин и женщин: вы говорите, что уже превзошли такие мысли, но я-то нет. Я все еще чувствую себя мужчиной, а вас – женщиной.
– Согласна. Мужчины и женщины различаются. У них разные роли.
Мальчишки на сиденье впереди шепчутся и хихикают. Он берет руку Элены в свою. Она не вырывает ее. И все же непостижимым языком тела ее рука дает ответ. Она умирает в его ладони, как рыба, вынутая из воды.
– Можно я спрошу? – говорит он. – Вы уже ничего не чувствуете к мужчинам?
– Я не не чувствую, – отвечает она медленно и осторожно. – Напротив, я чувствую благую волю, большую благую волю. И к вам, и к вашему сыну. Тепло и благую волю.
– Под благой волей вы имеете в виду, что желаете нам блага? Я пытаюсь понять. Вы к нам благоволите?
– Да, точно.
– Должен сказать, что благую волю мы встречаем здесь постоянно. Все желают нам блага, все готовы быть к нам добры. Мы прямо-таки в облаках благой воли. Но все это несколько абстрактно. Можно ли утолить наши нужды одной лишь благой волей? Не в природе ли нашей желать чего-то более осязаемого?
Элена неторопливо отнимает руку.
– Вы, может, и хотите чего-то большего, чем благая воля, но лучше ли благой воли то, чего вы хотите? Вот каким вопросом стоит задаться. – Она умолкает. – Вы все время говорите о Давиде «мальчик». Почему не по имени?
– Имя Давид ему дали в лагере. Ему не нравится, он говорит, что это не настоящее его имя. Я стараюсь без необходимости его так не называть.
– Сменить имя довольно просто, между прочим. Идете в регистрационную контору и заполняете бланк на смену имени. И все. Никаких вопросов. – Она склоняется вперед. – О чем это вы тут шепчетесь? – спрашивает она у мальчиков.
Ее сын улыбается в ответ, прижимает палец к губам, дает понять, что дела у них тайные.
Автобус высаживает их рядом с Кварталами.
– Я бы пригласила вас на чашку чая, – говорит Элена, – но, к сожалению, Фиделито пора купать и кормить ужином.
– Понимаю, – говорит он. – До свиданья, Фидель. Спасибо за прогулку. Хорошо получилось.
– Вы с Фиделем, кажется, ладите, – отмечает он, когда они остаются одни.
– Он мой лучший друг.
– То есть у Фиделя к тебе благая воля, да?
– Много благой воли.
– А ты? Ты тоже чувствуешь благую волю?
Мальчик энергично кивает.
– А что-нибудь еще?
Мальчик смотрит на него растерянно.
– Нет.
Вот тебе пожалуйста – устами младенца. Из благой воли происходят дружба и счастье, происходят приятельские пикники в парковых зонах и приятельские вечерние прогулки в лесу. А из любви – или, по крайней мере, из желания более ярких проявлений ее – происходит томление, сомнение и боль душевная. Проще некуда.
И чего он, вообще-то, хочет от Элены – женщины, с которой он едва знаком, матери нового друга ребенка? Он надеется ее соблазнить, потому что не целиком утрачены еще воспоминания о том, что соблазнение – нечто, чем занимаются мужчины и женщины? Настаивает ли он на главенстве личного (желания, любви) над вселенским (благой волей, благоволением)? И почему он постоянно задает себе вопросы, а не просто живет, как все остальные? Все это – часть сильно запоздалого перехода от старого и удобного (личного) к новому и тревожному (вселенскому)? Может, этот допрос самого себя – лишь стадия роста у каждого новоприбывшего, стадия, которую люди вроде Альваро, Аны и Элены успешно преодолели? Если так, скоро ли он переродится новым, совершенным человеком?
Глава 8
– Вы давеча говорили мне, что благая воля – универсальный бальзам на наши раны, – говорит он Элене. – Но вы разве не скучаете по простому старому физическому прикосновению?
Они в парковой зоне, рядом с полем, на котором идет с десяток футбольных матчей, без всякого порядка. Фиделя и Давида пустили в одну такую игру, хотя они слишком маленькие для нее. Они прилежно носятся с другими игроками, но мяч им никогда не пасуют.
– Любой растящий ребенка не испытывает недостатка в физическом прикосновении, – отвечает Элена.
– Под физическим прикосновением я понимаю другое. Я имею в виду любить и быть любимым. Я имею в виду спать с кем-нибудь по ночам. Не скучаете по такому?
– Скучаю ли? Я не из тех, кто страдает воспоминаниями, Симон. То, о чем вы говорите, кажется очень далеким. А если под сном с кем-то вы подразумеваете секс – еще и странным. Странно о таком беспокоиться.
– Но ведь ничто не делает людей ближе, чем секс. Секс мог бы сделать вас и меня ближе. К примеру.
Элена отворачивается.
– Фиделито! – кричит она и машет. – Иди сюда! Нам пора!
Ему кажется, или щеки у нее вспыхнули?
Что правда, то правда: Элена привлекает его лишь едва. Ему не нравится ее костлявость, ее тяжелая нижняя челюсть и торчащие зубы. Но он мужчина, она – женщина, а дружба детей все равно их связывает. И вот, хоть вежливые отставки следуют одна за другой, он продолжает позволять себе некоторые вольности, вольности, которые, кажется, скорее забавляют ее, нежели злят. Хочешь не хочешь, он постепенно соскальзывает в грезы о том, что какой-нибудь зигзаг удачи приведет Элену в его объятия.