Детство Лермонтова
Шрифт:
Афанасий Алексеевич бывал по-прежнему часто и торопил ехать в Тарханы. Новый дом был уже готов, ему хотелось уехать в свое имение, но бабушка колебалась, ехать ли в деревню. Все-таки в Пензе спокойно под бдительным покровительством благожелательного губернатора! Но Афанасий Алексеевич сообщил, что Сперанский получил новое назначение: сибирским генерал-губернатором, и он должен вскоре уехать из Пензы. Арсеньева впала в отчаяние. Отныне она должна своими собственными силами защищаться от зятя.
Пребывание в Пензе стало казаться ей бессмысленным, раз Сперанский уезжал оттуда, Арсеньева решила переехать в Тарханы. Она вызвала Абрама Филипповича Соколова, своего
Глава IV
Новый дом в Тарханах
Афанасий Алексеевич предполагал, что сестра приедет с Кавказа раньше и в Тарханах будет к своим именинам, ко дню Елизаветы, 5 сентября. Но, задержавшись в Пензе, Арсеньева решила праздновать новоселье в день рождения Мишеньки, потому что для него строился этот дом. Поехали с расчетом быть ко 2 октября. Хотя Миша родился в ночь со второго на третье, но праздновали второго.
Когда Арсеньева с внуком подъезжали к Тарханам, очарование осени охватило их. Дубовые леса уже были тронуты дыханием холода, и пожелтевшие большие листья узорным золотым заревом возникали среди еще зеленой травы. Щетина сжатых хлебов далеко была видна в полях под огромным небом с волнистыми, тяжелыми лиловатыми облаками.
Показались наконец ворота имения, но это были совсем незнакомые ворота — глаз еще не привык к узору их новой решетки. Когда новые ворота усадьбы раскрылись и путники въехали во двор и покатили по знакомой липовой аллее, они заметили две большие круглые цветочные клумбы перед новым домом, пересеченным двойным рядом балконов.
Новый барский дом был похож на все барские дома: деревянный, оштукатуренный, с мезонином, выкрашенным желтой краской, а двор застроен был одноэтажными длинными флигелями, сараями, конюшнями и обнесен валом, на котором качались и сохли дикие ветлы.
Рядом с домом, на пригорке, выросла небольшая, незатейливой постройки домовая церковь с зеленым куполом, выстроенная в память Марии Михайловны. Издали уже заметен был шпиль новой колокольни.
Когда объехали двор, стал виден парк с червонной и багряной листвой кленов и дубов. Все аллеи и тропинки были покрыты опавшими золотыми, шуршащими листьями. Сквозь переплет тонких ветвей виднелась ясная голубоватая гладь знакомого, любимого пруда и берега, заросшие осокой. Ветлы склонялись над прудом; старые пни обросли травами и замшели; черная дорожка, протоптанная к дому, спускалась с горки к воде, на неподвижной поверхности которой весело плавали белые утки.
На нижнем балконе дома, на крыльце и перед крыльцом стояли впереди всех Афанасий Алексеевич с большим букетом роз, за ним — Абрам Филиппович с подносом, на котором лежал круглый каравай с серебряной солонкой, отец Федор Макарьев с двумя дочерьми-подростками и маленькой дочкой Марусей, соседи-помещики, все с букетами. Позади стояли дворовые — девушки, наряженные в новые ситцевые платья, и парни в кумачовых рубахах.
Все дружно приветствовали Арсеньеву. Она с благодарностью приняла букет от брата и едва удержала его, а тут еще управитель подал ей тяжелый поднос с хлебом-солью; она не смогла взять поднос, и его подхватил Андрей. После этого начались приветствия соседей, но отец Федор прервал разговоры, начав молебен. Все с пением вошли в новый дом и медленно зашагали через сени в переднюю, в двусветный [9] зал, который всем сразу понравился. В двух стенах было по три больших окна, одно из них — тройное, и перед ним стояло совершенно новое фортепьяно. В глубине, у стены, поставлен был большой диван, обитый вышивкой, сделанной крепостными девушками, на полу — такой же ковер. Перед диваном стоял парадно сервированный стол, заставленный закусками, винами и фруктами, украшенный цветами в расписных вазах, дорогой посудой и сверкающим, новым столовым серебром.
9
Двусветный зал — угловая комната, в которой в двух стенах окна.
Отец Федор окропил углы зала святой водой, и все пошли в соседнюю комнату — диванную, или гостиную. Обошли новый дом, и всем особенно понравились комнаты на антресолях — небольшие, но уютные, с изразцовыми печками и прекрасным видом из окон.
Новый дом показался Арсеньевой вновь снятой квартирой, но не в городе, а в лесу; он оказался действительно намного меньше старого. На парадной половине только две комнаты: зал и гостиная; они были отделены от остальных комнат глухой стеной и имели один только вход — через зал.
После освящения дома Арсеньева с внуком и гости вышли на верхний балкон, обращенный во двор. Из погреба выкатили бочку вина и кадку соленых огурцов для дворовых. На подносах вынесли горячие ржаные пироги с картошкой и поставили угощение на столы под липами.
На лужайке, обсаженной молодыми деревьями, дворовые устроили качели.
Девушки завели хоровод и пели, парни прохаживались возле и по временам вступали в круг. Миша смотрел на их игры, стоя у перил и глядя вниз; он держался за деревянные переплеты балкона.
Бабушка скомандовала дворовым плясать и пообещала:
— Тарашки к чаю дам!
Это значило, что дадут сухую тарань, а соленая рыба была редкостью для дворовых, и охотников плясать вызвалось много.
Вышел парень с балалайкой, наигрывая призывное вступление, пока девушки становились на танец.
И вот пошли. Сначала одна пара, потом другая… Разгорячившись, понеслись с топаньем и присвистом, и любо было смотреть, как парни ломили вприсядку, а девушки махали платочками и, изогнувшись и подбоченившись, ходили по кругу.
Миша не выдержал и сам стал приплясывать на балконе, радуясь, что теперь ноги повинуются ему.
Арсеньева приказала:
— Ох, Дашка, принеси-ка мне квасу, пить хочется! Да вели вынести рыбу раздавать!
На балкон принесли подносы с сушеной таранью. Стали с балкона бросать рыбу танцорам. Арсеньева же говорила гостям:
— Конечно, пляшут они неплохо, но можно бы и лучше. Вот батюшка мой, Алексей Емельянович, так обучил своих дворовых пляске, что любо-дорого смотреть было, недаром их в петербургский императорский театр купили!.. И плясали, и пели, и представляли. А какие петушиные бои батюшка устраивал, какие кулачные бои!.. — И, подумав, решила устроить новую забаву: — А ну, разрешаю петушиный бой!