Детство
Шрифт:
— Встал? Ну и молодец. Давай-ка в нужник, умывайся, да садись снедать.
Ираида Акакиевна кормила сытно и вкусно. Было неловко, но отказаться от предложенной добавки не хватило сил. Каша с мясом! Я ажно слюнями чуть не захлебнулся — такое ить только на свадьбах два разика едал, а тут случайных постояльцев с утра кормят!
— На вот, — Он украдкой, прислушиваясь к завозившемуся в комнате мужу, сунула мне внушительный узел со снедью, — Вчерашнее собрала, что ты есть не стал. В дороге пригодится!
Мужчины встали хмурые, но похмеляться
До станции шли пешком, вразвалочку. Хмельным духом от них шибало поначалу за несколько шагов, но потихонечку выветривалось. Зато кофеем запахло, какой дядька Алехан пьёт иногда. Ишь, хитро как! Зёрна пожевал, значит, и вонищи хмельной как не бывало!
Илья Федосеевич шёл важно, раскланиваясь едва ли не с каждым встречным, то и дело заводя разговоры. Чистой публики поутру не попадается, да оно и известно — господа, они затемно не встают!
На станции я сразу закрутил головой — красотища-то какая! Тот-которой-во-мне некстати заворочался, и в голове появились те самые приснённые картинки с дивными городами.
— То во сне! — Мысленно заспорил я, — А то вот! Явь!
Всё едино, окружающая красотища разом будто поблёкла, отчего стало вдруг обидно.
— Постой тут, — Приказал Илья Федосеевич мне, — а то неча! Буфет второго класса, не абы что! Чай, господ сейчас нет…
Он замолк, выразительно покосившись на дядьку. Тот закивал, убавив привычной мущщинской степенности. Сразу понятно стало, кто здесь главный, а кто так, из милости.
Вдвоём с Иваном Карпычем, боязливо ступающего по паркетным полам, они пошли куда-то к стойке, но дверь захлопнулась перед моим носом. Обидно! Даже рассмотреть ничего не успел, кроме полов-то.
Не успел я замёрзнуть, как они вышли из буфета, уже похмелённые и раскрасневшиеся, да не вдвоём уже.
— Этот? — Ткнул в меня пальцем молодец, выглядящий как приказчик в лавке. Старый уже, чуть не под тридцать.
— Он самый, Сидор Поликарпыч! — Заулыбался Илья Федосеевич, — Пачпорт его я вам отдал, передадите его с бумагами мастеру, да и дело сделано!
— Только из уважения к вам, Илья Федосеевич, — Вздохнул приказчик, не обращая внимания на Ивана Карпыча, — Мальчишка-то, сразу видно — дерзок да глуп!
— Ничо… — Официянт мелко рассмеялся, — ужо вгонят ему ума через задние ворота! Посмиреет да поумнеет!
— Пойдём, — Сидор Поликарпыч смерил меня взглядом, — Убежать коль захочешь, ловить тебя не буду, волкам по зиме тоже есть охота, хе-хе! Не отставай!
Рослый приказчик подхватил потёртый саквояж и зашагал, не оглядываясь, только снег под сапогами поскрипывает. Поколебавшись на миг, заспешил за ним следом, тоже не оглядываясь.
— Умерла так умерла, — Непонятно сказал Тот-кто-внутри.
Четвёртая глава
Поспешая трусцой за Сидором Поликарпычем, я ажно взмок. Узлы-то не тяжёлые, но громоздкие да неудобные — страсть! А у меня
— Облегчиться нужно перед дорогой, — Непонятно буркнул Сидор Поликарпыч, направляя шаги к лепо украшенному каменному строению, стоящему особливо от других.
— Никак нужник? — Сдвигаю шапку на затылок. Слыхал я от дядьки Алехана, что в городе строят такие — каменные, и на всех-всех! Любой зайти может и посцать или посидеть вдумчиво.
Зналось, но не верилось — думал, така же байка, как про облизьяну или бородату бабу. Ну враки ведь! Нормальный человек в тако непотребство и зайти погребует. Хотя чегой-то я? То нормальные, а то городские! Где там нормальные-то? Эхе-хе… а я и сам городским скоро стану-то.
— Догадался? — Усмешливо сказал Сидор Поликарпыч.
— Что ж не догадаться-то? Издали сцаниной несёт!
— Несёт ему, — Крутанул головой прикащик, — Сам давно в хлеву навоз чистил-то!?
Со взрослыми, известно, спорить не с руки, так я и отмолчался. Да и что говорить-то? Будь ты хучь сто раз прав, а ухи накрутят, потому как сопле всякой не дело поперёд мущщины лезть.
— Ух! — Вырвалось у меня, — Да сколько богачества-то в одном нужнике!? Никак камнем тёсаным выложили?!
Наклонившись, щупаю гладкий пол.
— Сцы иди, — Сидор Поликарпыч носком сапога ткнул меня слегка под зад, — неча меня позорить! Пол в нужнике щупать вздумал, ну надо же!
Сделав свои дела, помыл руки в рукомойнике, откуда грязная вода убегала хитро по каменному желобку. Немолодой мущщина из господ заметил мой интерес, засмеялся негромко, и отчего-то стало обидно. Ворохнулся Тот-кто-внутри и я поспешил спрятать взгляд. Знаю уже — как Тот ворохнётся, так глаза лучше прятать — дерзкие делаются, страсть! Сколько раз я опосля того вожжами огребал иль крапивой. А ухи так и вовсе, не счесть!
— Всё? Пошли, — Подхватив узлы, спешу за Сидором Поликарпычем, зашагавшему куда-то через путя. Железо-то, батюшки! И всё зряшно на землю брошено, нам бы в деревню этих рельсов штук несколько, так горя бы не знали со струментом железным!
Остановившись перед зелёным вагоном, прикащик вытащил бумаги и показал суровому усатому дядьке в красивенном мундире с блестючими пуговицами и кокардой на фуражке. Сразу видно — начальство! Дядька глянул в бумаги и важно кивнул, пропуская нас. Сидор Поликарпыч заскочил ловко, а мне с узлами неудобно-то, замешкался на входе.
— Ну-ка, — Сказал незнакомый голос, и чья-то рука подхватила меня за шиворот, вознося в небо. Со страху я вцепился в узлы и принялся лягаться.
— Боевитый, — Одобрительно сказал усатый дядька, опуская меня на пол, — Ваш малец?
— Нет, — Сидор Поликарпыч надул важно щёки, — знакомцы попросили мальца в город отвезти, в учение. Негодящий совсем для крестьянской работы.
— Негодящий? — Усатый чуть наклонил голову набок, рассматривая меня, — Ну-ну… Меня тоже в своё время негодящим посчитали, а вишь ты как обернулось!