Детям (сборник)
Шрифт:
– На, на… Беленький, хороший… Бери, у меня дома много…
– Мерси… А вы где живете? У вас дом есть?
– Дом нет. У барсука нора, у черепах нора, у Димитраки нора… Хе…
– Как – нора? Вы в норе?.. – протянул удивленный Жоржик. – Вы, значит, под землей живете? Может быть, вы добываете уголь?
– Что? Какой уголь? Земля нора есть. Все есть. И дверь есть, печка есть…
– А-а… Я знаю. Это пещера называется… Святые в пещерах жили…
Димитраки покачал головой.
– Какой маленький, все знает! Иголочка тонкий… А?!
– А где ваша нора? К вам можно? Можно к нему в нору? – спросил меня Жоржик.
Я кивнул головой, а старик ласково потрепал Жоржика по плечу и сказал, показывая рукой на холмик, на краю городка, где заворачивало шоссе к горам:
– Прикади… Во-он, большой ореха… тут. Краб дам большой, сухой, совсем красивый… Папаше покажи…
– У меня папы нет, умер папа… У меня мамочка…
– А-а… Мамы покажи… Фелюг есть, морской кот есть, лисиц есть…
– У вас? И лисица есть?
– Сухой морской лисиц… На хвост гвоздик… Эге! В море есть, у Димитраки есть. Море дает… Человек ничего не дает… Море не был – помирал. Бог море дал…
– К вам в гости не ходят?
– Кости ходит? Какой кости? Не ходит. Черепах один ходит, песни поет… – усмехнулся Димитраки, подмигивая мне.
Жоржик понял шутку и засмеялся. Нам было время уходить. Жоржик поднялся неохотно.
– А мы непременно зайдем к вам, – сказал он, протягивая руку Димитраки. – До свиданья. Вы все-таки приходите сюда. Ведь мы каждый день на берегу. Вы приходите.
– Можно? – улыбнулся грек. – Приду, приду… Какой веселый, и!..
Когда мы шли к дому, Жоржик, по обыкновению, засыпал меня вопросами. Почему Димитраки живет в норе? Зачем у него черепаха? Почему у него сухие руки? Оборачивался и следил, куда направлялся Димитраки.
– Как вы думаете, он не святой, а? Он тоже в пещере живет… А?
V
Дня через два мы посетили нору старого Димитраки.
Разыскали нору без труда. Поднялись по шоссе на холмик и свернули к старому ореху. Как раз против него, в срезе холма, в зарослях держи-дерева [95] и ежевики, виднелась плохо прилаженная дощатая дверка. Над нею, прямо из горы, торчала железная труба, раздобытый где-то остаток желоба. С правой стороны дверцы, в земле же, тускло выглядывало крохотное оконце. Правду говорил старик: у него были и дверь, и печка, и даже оконце. У него был даже огород. На небольшом, очищенном от бурьяна и зарослей клочке возделанной почвы тянулись плети арбузов и кабачков, стояло два-три подсолнечника и вились на низких кольях виноградные лозы. Огороженные плетнем, в сторонке виднелись еще лозы. Это был малюсенький виноградник. Да, все было убогое, маленькое, точно игрушечное, – и огородик, и этот жилой уголок в горе. Но здесь было так много солнца и так добродушно потрескивали где-то неподалеку дрозды, так звонко и весело гремели цикады, так пышно разросся по склону холма дикий чеснок и белые каперсы [96] так наивно выглядывали молодыми цветами, что забывалось убожество подземного жилища.
95
Держи-дерево – кустарник или небольшое дерево (3–4 м) семейства крушиновых, покрытое колючками; образует непроходимые заросли. По легенде, из этого дерева был сплетен терновый венец Христа.
96
Каперсы – род деревьев и кустарников в тропиках и субтропиках.
А какой вид открывался! Довольно крутым спуском уходила гора к морю. Почти под нами набегало и таяло белое кружево прибоя. Вправо, пониже, небольшой городок, с белыми домиками в зелени акаций и каштанов, зеленеющие площади виноградников, белая лента шоссе и дача капитана, как маленькая старинная крепостца из дикого камня.
– Как хорошо у него! – сказал Жоржик. – И как тихо…
Мы постучали в дверку. Ответа не было. Должно быть, Димитраки ушел. Мы сели у старого ореха.
– Смотрите, смотрите! Черепаха…
Около дверки в нору копошилась черепаха, точно просилась, чтобы ее впустили. Она даже царапалась ноготками. Жоржик подошел осторожно и тронул тросточкой. Черепаха спряталась под свою закрышку и стала неподвижной, как камень.
– Ге! Добри день…
Со стороны зарослей появился Димитраки. Он нес охапку нарезанных палок.
– А мы к вам, здравствуйте! Как поживаете? – радостно приветствовал его Жоржик, протягивая руку. – Это вам зачем палки?
– Кушать буду!.. – засмеялся старик и бросил палки. – Димитраки все нужно.
– А-а… Вы топите ими свою печку!
– Какой любопытний! – сказал Димитраки, здороваясь со мной. – Скоро совсем старик будет.
Он отворил дверку, и царапавшаяся черепаха спокойно вползла, как в свою нору.
– Кошка мой… Эге! Киш-киш!..
Что говорить о Жоржике! Я сам с живейшим любопытством смотрел, что разделывала черепаха. Это неуклюжее и тупое, как принято думать, существо проявляло большую сообразительность. На призыв Димитраки она вытянула, как могла, шейку и подняла головку, точно спрашивала или просила о чем.
Димитраки взял с полки кусок какого-то корешка и дал черепахе. Она даже зашевелила хвостиком, быть может выражая этим свое удовольствие, приняла корешок и поползла к двери.
– Совсем ученый черепах. Сладкий корешок любит…
Жоржик уже не смотрел на черепаху. Его глаза перебегали с предмета на предмет. И стоило посмотреть! В этой норе был целый интересный музей. Откуда только мог раздобыть все старый Димитраки!
На вставленной в земляную стенку полке стояли два небольших, красиво вылепленных из мелких разноцветных камешков и ракушек грота, какие обыкновенно помещают в аквариумах. На деревянных колках по стенам висели крупные кораллы… Нет, конечно, не кораллы. Висели темно-красные бусы из кизиловых ягод. Штучки две-три высушенных морских котов и лисиц, из породы скатов, с когда-то ядовитыми пилообразными остриями над хвостиками, были ловко прикреплены к стенке, точно ползли. Стояли коробочки, оклеенные мелкими ракушками. С земляного же потолка свешивались на бечевках две фелюги-модели, какие часто выделываются рыбаками на побережье для забавы детям. Из пары самодельных коробок с вставленными кусками где-нибудь подобранного стекла выглядывали розовые спинки сушеных крабов. Рядками стояли у стен очищенные и выжженные, с причудливыми корневищами, палки. Высокие рогульки, удобные для восхождения на горы, так называемые альпенштоки [97] , из кизила, белые и гладкие, как слоновая кость, выглядывали из угла. На сколоченном из досок убогом столе стояли еще не отделанные корпуса фелюг и баркасов. Пахло свежим деревом, приятным ароматом смолы и мяты. В углу, едва видный от копоти, висел образок и лампадка с подвязанным снизу пучком засохших цветов.
97
Альпеншток – палка с острым стальным наконечником, снаряжение альпиниста (нем.).
– Это все ваше? Все вы? – спрашивал Жоржик.
Так неожиданно Димитраки оказался владельцем такого заманчивого богатства. Да, богатства! Он его вычерпал из окружающей природы своими умирающими силами. Дряхлый, в полусвете своей норы стоял он перед нами, молодыми, и смотрел. И благодушно улыбались его тускнеющие, много повидавшие в жизни глаза.
– Мы, – сказал он на вопрос Жоржика, – свой рука. Дождь пришел, зима приводил, работал… Господа покупал лето, деньжи давал, жил… Вот…
Он показал на руки. Они, черные и сухие, уже потерявшие свою силу и упругость, еще кормили его.
– Хорошо, вы приходил, ты приходил… К Димитраки никто не приходил… – говорил он, показывая нам на толстые деревянные обрубки. – Садись… кости у меня.
Он держал себя как хозяин, хотя бы и в норе.
В нем не было и тени угодливости. Он держался радушно и просто и не смущался, что не может предложить нам стула.
– Кофе турэцкий хочешь? А ты хочешь? Гощу кофе…
Ну конечно. Разве мог Жоржик отказаться? В норе Димитраки все было так необыкновенно, и кофе был тоже особенный какой-то, «турецкий».