Дева Баттермира
Шрифт:
Надо признать, утром следующего дня доктор Эдмонсон весьма сожалел, что оказался настолько несдержан во время разговора, однако поездка на юг и новые впечатления очень быстро стерли из памяти его досадную оплошность. Стремясь произвести на высокого гостя как можно более благоприятное впечатление, хирург не только расписал все совершенства знаменитого поэта, заодно рассказав о весьма близких отношениях с ним, но также, как бы между прочим, упомянул о неуплаченных долгах, о расписках и счетах, в которых запуталась семья, о долгих приступах меланхолии, которые повергали Колриджа в полное отчаяние и подталкивали к мыслям о самоубийстве и об убийстве жены. Рассказал он и том, что Колридж не раз сожалел о существовании собственных детей, о его бесконечных беспорядочных романах с женщинами, как его круга, так и далеких от него. По мнению доктора Эдмонсона, все это говорило о его безусловной гениальности, которой, несомненно, способствовали частые употребления опия, спасавшие Колриджа как от ревматических болей, так и от прочих неприятностей.
— Уж мы-то, врачи, хорошо знаем души наших друзей, — многозначительно заметил он, — особенно если они к тому же являются и нашими пациентами. Боюсь показаться несколько неосмотрительным, но я всецело полагаюсь на ваше благоразумие. Простите, что рассказываю вам все это, но думаю, что доведись вам провести в обществе мистера Колриджа несколько часов, и он сам доверится вам, я в этом нисколько не сомневаюсь.
Хоуп не собирался выяснять, что из всего сказанного в доме хирурга было правдой, а что — вымыслом болтливого доктора. Полковник вышел на улицу, с удовольствием вдохнув полной грудью свежий воздух Кесвика, и слуга-горбун махал ему вслед.
Все шло своим чередом.
Свадьба в Баттермире
Уже несколько раз за последнюю пару недель, с тех самых пор, как в церкви объявили о помолвке Тома и Элис, Мэри захлестывали самые противоречивые чувства. Но теперь, когда приехал мистер Фентон, она в точности знала, что сумеет пережить любые неприятности. Этот человек, как никто другой, умел ее успокоить, она могла не лукавить с ним и поговорить совершенно откровенно, чего не позволяла себе даже с лучшей подругой. При желании Мэри могла бы и промолчать, и он наверняка понял бы все, едва бросив на нее взгляд. Именно мистер Фентон подарил ей чудесную возможность познакомиться с внешним миром, таким огромным и прекрасным, что лежал за пределами крохотной, затерянной в глуши долины с ее традициями и предрассудками. Не ограничиваясь исполнением прямых обязанностей сельского учителя, мистер Фентон обучал ее рисунку в манере итальянских мастеров, и это был своего рода подарок скромной провинциальной девушке, чье безыскусное очарование кружило ему голову настолько, что временами он оказывал ей знаки внимания, никак не приличествующие скромному сельскому учителю. Душевное смятение, в которое она повергала его, заставило мистера Фентона перебраться в другую школу дальше к северу. И все же он не мог противостоять искушению время от времени наведываться в Баттермир, который он предпочитал всем другим городкам в округе. Еще маленьким мальчиком приехав в это местечко на каникулы, он навсегда влюбился в его красоту. Тем не менее, не в силах лгать самому себе, он прекрасно осознавал, что не одна лишь природа влекла его туда, просто он был не способен слишком долго жить без редких, но таких дорогих ему встреч с Мэри.
Мистер Фентон — младший сын бедного приходского священника, начал преподавать еще будучи студентом и, обладая завидным благоразумием, не рассчитывал на большие доходы от своего нелегкого труда. Уже достигнув среднего возраста, он неожиданно получил весьма крупную сумму от матери одного вполне милого, но глупого мальчика, которого Фентон успешно подготовил к экзаменам в Кембридж. Недолго думая, скромный учитель купил себе ренту. Удача пришла слишком поздно, чтобы заставить его изменить привычную холостяцкую жизнь, но принесла ему уверенность в завтрашнем дне. Служа учителем, он нередко вынужден был подолгу дожидаться платы за работу, порой даже выпрашивать то, что причиталось ему по праву. Весьма щедрые на обещания родители учеников отнюдь не всегда спешили расплатиться за уроки, а если и расплачивались, то без видимой радости. А случалось, что у семьи просто не находилось денег заплатить ему. Получив приличную сумму, мистер Фентон позволил себе небольшую роскошь — лошадь, серебряные часы. К тому же Мэри заметила на нем превосходный коричневый жилет, приличные ботинки для верховой езды и новую фетровую шляпу. Он перестал посещать семьи, где ему отказывались платить — никакой благотворительности. Став достаточно состоятельным человеком, он мог себе позволить тратить по собственному усмотрению не только деньги, но и время.
Мэри взяла под уздцы его лошадь и отвела в конюшню, расположенную позади дома.
Учитель же, ненамного опередив девушку, неторопливо направлялся от гостиницы «Рыбка» к бере гу озера. Дни стояли длинные и светлые, и лето в этом году выдалось на редкость сухое и благоуханное, наводившее скорее на мысли о Средиземноморье, нежели о Северной Англии. Мистер Фентон поднял взгляд, любуясь живописным пространством вод, его взор скользил все дальше и дальше, до самых неприступных скалистых берегов на другой стороне озера, которые создавали ощущение, что долина надежно защищена от опасного и непростого внешнего мира. Все эти холмы оставались девственно нетронутыми, и лишь на вершине двух из них виднелись постройки, возведенные рукой человека. Однако сейчас, в сгущающихся сумерках, они прятались в тени вечернего тумана. Скалы отливали темным багрянцем, и зеркальная поверхность вод отражала их, тогда как все остальное пространство озера было заполнено оранжево-красными, пылающими в предзакатных лучах, облаками, плывущими в темнеющей синеве. И, как не раз случалось прежде, мистер Фентон пожалел, что решил покинуть эти дивные места. Тихая уединенная долина дышала гармонией, и все его существо подсознательно стремилось сюда.
— Послушай-ка. — Он остановился, и Мэри приблизилась, шурша длинной юбкой по высокой траве. — Это ведь оттуда доносится, не так ли?
Он указал на Бертнесский лес, что темнел впереди. Где-то в сумерках, довольно близко, несколько раз прокуковала кукушка, а затем наступила тишина, но они все стояли и ждали, когда же наконец птица снова подаст голос.
Мэри бросила взгляд в противоположную сторону. Эхо разносилось по всей долине и звучало столь чисто и ясно, что девушка при всей своей опытности никак не смогла бы в точности определить, где прячется кукушка.
Оба стояли в молчании, под старым дубом, прислушиваясь ко множеству доносившихся до них звуков. Воды озера мягко шелестели камешками на линии прибоя; чуть дальше раздавались приглушенные всплески водопадов; а за ними шелест низкого камыша, росшего по берегам быстрых речушек, в этот мирный шепот изредка вторгалось блеяние коз и овец. Кукование послышалось снова, и похоже оно было на далекий голос охотничьего рожка. Мэри кивнула и указала в сторону Бертнесского леса. Учитель повернулся к девушке, и они оба застенчиво улыбнулись друг другу.
Мистер Фентон был сдержанным скрытным человеком, но наедине с Мэри его охватывала прямо-таки отчаянная робость. Несмотря на их долгие занятия, проходившие то в школьном классе, то в одной из комнат гостиницы «Рыбка», а частенько и здесь, под старым дубом, мистер Фентон никак не мог преодолеть эту раздражающую его самого застенчивость, вызванную, скорее всего, влечением к собственной ученице, которого он не мог ни побороть, ни выразить. Он справедливо полагал, что и Мэри ощущала невидимый барьер, созданный между ними его любовью, барьер, мешавший им даже прикоснуться друг к другу, так что оставалось лишь примириться с неизбежным, притворяясь, будто его и вовсе не существует.
— Как дела, Мэри? — покровительственно поинтересовался школьный учитель. — Как тебе живется в этом мире?
— Хорошо. — Она всегда так говорила и всегда добавляла: — Спасибо.
Мистер Фентон приосанился, став одного роста с Мэри. Ему было жаль, что за последние годы его волосы весьма поредели, к тому же тощее и изможденное лицо его казалось столь костистым и угловатым, точно его вырубали из цельного куска дерева грубыми ударами топора. Более того, плачевное состояние зубов даже не позволяло ему открыто улыбаться и смеяться на людях. Он думал, а определенная часть его мыслей постоянно была занята Мэри, что этой Красавице, он — скромный сельский учитель — представлялся весьма заурядной, даже, возможно, несколько отталкивающей личностью. Его спасало лишь положение наставника. Он любовался ее открытым и чистым лицом, великолепными волнами густых каштановых волос, ее жестами и манерой держать себя, не осознавая, что эта манера воспроизводила его собственную — деликатную и даже несколько аристократичную. Скромное платье, складками собранное под грудью, облекало прекрасное, чувственное тело, и никакая одежда, даже самая простая и провинциальная, не могла скрыть притягательности и очарования Мэри. Она стала его кумиром. Из всех прочих женщин и девушек мистер Фентон выделял лишь ее одну. Он не просто обучал ее тому, что знал сам. Он беседовал с ней точно с равной, заставляя задумываться о вещах, невыразимо далеких от ее работы в гостинице и в поле, от ежедневных сплетен и злословий, столь привычных для маленького городка. Могло показаться, будто своим отношением он балует ее, однако же Мэри прекрасно понимала, что именно он вдохнул в нее новую жизнь.
Мистер Фентон хотел научить ее тому, что, как ему казалось, могло бы направить ее по истинному пути в жизни, помочь ей найти свое место под солнцем. Однако со временем все дальше и дальше уходил от первоначальной цели, а вскоре он и вовсе оставил ее. Мэри изо всех сил старалась убедить себя, что его отъезд — всего лишь закономерный финал их отношений и что все это время его интерес к ней был естественным интересом учителя к прилежному и способному ученику. Старательно исполняя роль наставника, он стремился раскрыть все ее таланты и продолжал давать ей уроки еще долго после того, как ее образование было окончено.