Дева Баттермира
Шрифт:
— Конечно, он станет скучать по мне и ни за что не согласится отпускать, — немного помедлив с ответом, задумчиво заметила Элис, — но, — она на секунду замолчала, — я буду ворчать и изводить его, пока он не согласится. Уж это я смогу, уверена. — Она кивнула подруге, точно мудрая сова, и обобщила свой непродолжительный семейный опыт: — Ворчание — хороший способ заставить мужчину сделать то, что тебе хочется. Кроме того, он же знает: мы подруги и мне хорошо с тобой. Я одинаково сильно люблю вас обоих. Вряд ли он станет сильно возражать.
— Ну, тогда ты согласишься поехать со мной?
— Я отправлюсь с тобой хоть на край света, подруга.
— В качестве компаньонки. Если и поедешь, то только как компаньонка.
Элис улыбнулась и тряхнула головой. Она уже видела однажды свою подругу в шелковом платье. Это случилось прошлым летом, когда миссис Спеддинг вдруг взбрело в голову подарить его Мэри. Тогда, глядя на нее, никто не отличил бы ее от благородной леди. Однако сама Мэри всякий раз с ужасом вспоминала этот момент своей жизни. Она чувствовала себя в этом платье скованно и стесненно, ей не хватало воздуху, а руки и ноги налились такой тяжестью, будто были не из плоти и крови, но из гранита. И через несколько минут девушка совершенно разнервничалась, чувствуя себя неповоротливой гусыней, которую случайно запустили в дом. В приличном обществе, где все леди, с детства привыкшие к подобным нарядам, вели себя естественно, непринужденно и даже изысканно, Мэри вдруг стало за себя столь нестерпимо стыдно, что она поторопилась поскорее снять с себя этот нежданный подарок. И теперь Элис, мгновенно ощутив перемену в настроении подруги, решилась заговорить совсем на иную тему. Ей казалось, будто слова ее, сказанные от всего сердца и убедительные, окажут влияние на мнение подруги.
— Но ведь он такой красивый! — промолвила Элис. — И даже если он не сможет дать тебе всего того, что обещает, он все равно самый красивый джентльмен. У него такие густые волосы и такие длинные… а еще в них проглядывает изысканная седина. А этот шрам! Меня прямо-таки в дрожь бросает всякий раз, как я подумаю о нем. Да только когда полковник улыбается, кажется, будто даже и это его увечье украшает его. Он такой сильный и ничегошеньки не боится… и никакой тебе манерности, без малейших капризов… не похож он на тех, кто требователен лишь ко всем прочим, себя же балует и потакает всем своим прихотям. Уж веришь ли, когда он со мной заговаривает, так, могу поклясться, обращается ко мне как к самой прекрасной герцогине в Англии. И это отнюдь не мимолетная прихоть, он столь деликатен, что когда задает мне вопрос, то сам же и помогает мне на него ответить. Вот возьми ты хотя бы преподобного Николсона. Уж мне ли не знать, какой он славный и порядочный человек. Но всякий раз, как заговоришь с ним, так он стоит перед тобой, с ноги на ногу только переминается и начинает вдаваться в ужасно длинные объяснения, в которых я все равно никогда ничего не смогу понять. С ним трудно. А вот полковник Хоуп…
Слова подруги целебным бальзамом пролились на истерзанную душу Мэри, в какое-то мгновенье она даже ощутила облегчение, но именно этот прилив умиротворения, словно ослепив ее, лишил способности размышлять здраво и рассудительно, взвешивая события на весах логики. Нелестное и довольно резкое замечание Элис в адрес преподобного Николсона должно было бы вызвать у Мэри по крайней мере возмущение, но она настолько была погружена в собственные чувства и мысли, что даже не обратила на него внимания. Она упустила момент и не сделала замечания Элис, однако сейчас ей совсем не хотелось ссориться или спорить с подругой. Одно лишь ее присутствие воодушевляло Мэри и поддерживало, точно спокойные холодные воды ее тайного бассейна на холме.
В нескольких сотнях ярдов через долину Джозеф Робинсон вышел за живую изгородь на дорогу, точно разбойник, выслеживающий будущую жертву, и полковник немедленно осадил лошадь, заставив ее сдать назад и чуть в сторону, чтобы не мешать проезду на дороге. Хоуп обратился к нему уверенно и достаточно резко, а Робинсон лишь стоял и наблюдал.
— Ну что ж, хозяин, в чем дело? Мой кошелек или жизнь?
— Не претендую ни на то, ни на другое, сэр, — откликнулся Робинсон, отвешивая поклон в знак извинения за то, что столь неожиданно вышел из-за изгороди.
Хоуп спешился. Прекрасно зная людей, он по самому тону Робинсона почувствовал, насколько раздражен отец Мэри.
— Рад видеть вас в таком одиноком местечке, — заметил он, протягивая руку и ответив на по-крестьянски грубое рукопожатие хозяина гостиницы. — Я чувствую себя виноватым, что не нашел времени поговорить с вами раньше.
Робинсон ничего не ответил.
— Насчет вашей дочери, — добавил Хоуп так, словно речь шла о чем-то, не требующем пояснений. Однако настороженное и озадаченное выражение лица Робинсона говорило об обратном. Пояснения требовались! Если нет, то зачем бы хозяину гостиницы подкарауливать его здесь, в таком месте? Уж чего-чего, а хитрости этому человеку не занимать.
— Хотелось бы мне думать, что я заручусь вашим согласием, — сказал Хоуп, делая шаг в сторону, — оказывая знаки внимания вашей дочери.
— Знаки внимания?
В самом деле растерянность или же ловушка? Хоуп не думал, что родители имеют сколько-нибудь серьезное влияние на девушку, и потому оказался не готов к такому разговору.
— Я нахожу вашу дочь необыкновенно привлекательной девушкой.
— Все графство находит ее привлекательной, — парировал отец, словно оправдываясь, однако в тоне его звучала гордость.
— Более того…
Хоуп смешался: этому бочкообразному хозяину гостиницы с головой, напоминающей утиное яйцо, просто посчастливилось стать отцом такой красавицы, как Мэри. И какое он имеет право подкарауливать его на дороге, да еще добиваться откровенных признаний?
— Вы говорите, что желаете официально ухаживать за моей дочерью, сэр?
И вдруг, испугавшись, что слишком много себе позволяет, Робинсон перевел взгляд на холмы, за спину полковника. Точно сейчас его заботил не ответ на заданный им самим вопрос, а передвижения овец по холму.
Неужели человеку необходимо быть настолько прямолинейным?
— Да, — без малейшего стеснения ответил Хоуп.
— Будете ли вы, сэр, достаточно откровенны? — Теперь Робинсон следил взглядом за овцами еще внимательней.
— Конечно! — Даже заносчивый тон Хоупа не смог смутить хозяина гостиницы, который стоял на земле обеими ногами.
— В таком случае я вынужден воспринимать это, сэр…
Отбившаяся от стада овца была, по-видимому, у самой вершины холма: взгляд Робинсона двигался именно в том направлении, и Хоупу стало немного не по себе. Неужели к ним кто-то приближается? Не следует ли в таком случае хозяину гостиницы предупредить его?
— Я вынужден понимать так, что ежели она ответит на ваши чувства, то вы конечно же предпримете следующий шаг, который и подобает в таких случаях?
— Вы имеете в виду женитьбу? — Хоупу не терпелось поскорее покончить со всем этим. Однако ничего поделать он не мог. Ему следовало получше подготовиться к такому разговору. Но его застали врасплох.
— Именно.
— Мой ответ вполне положителен.
— Это значит… да?
— Именно так.
— В таком случае, — заметил Робинсон, взгляд которого, поднимаясь все выше и выше, остановился на небесном своде, точно у овцы выросли крылья и она воспарила в воздух, присоединившись к небесной отаре, — я дам вам мое согласие.