Дева и Змей
Шрифт:
– Откуда я знаю? – Змей повернул к другу слепое лицо. – Ничего не чувствую. Что-то не так?
А легкие горячие пальцы уже коснулись пустых глазниц, и тьма сменилась светом, и зазвенели, разворачиваясь над плечами алмазные крылья… Тьма сменилась светом, ярким, прозрачным, ясным синим светом. Сияние исходило от принца, ленты синего огня потянулись за ладонями, когда он поднял руки к лицу, заиграли сполохи на небе, когда Змей встал, недоуменно оглядываясь.
– Благодать Закона! – Гиал плакал, не скрывая слез, и улыбался, и выглядело это довольно глупо. – Ты все время был здесь, ты… как же мы
– Слишком много для одного дня, – принц вздохнул и взмыл над раскиданным кострищем, теплый ветер наполнил крылья, подталкивая вверх, выше, еще выше, как можно дальше от города, от людей, от гари, огня и ужаса. – Давай начнем с простого, враг мой. Ты спас меня. Чего ты хочешь в награду? Только прикажи, я верну из владений Баэс всех подданных Сияющей.
– Надо почаще спасать тебя, – пробормотал Единорог, теперь уже стараясь спрятать улыбку. – Если ты так добр сегодня, позволь мне спасти ее, – он указал на бесчувственную женщину, – хотя бы ради ее сына.
– Ради светлого рыцаря? – россыпь искр от сверкающих крыльев, и громадное драконье тело свернулось спиралью в прозрачном утреннем воздухе. – Как пожелаешь. Верни ей жизнь и уходи. Мне надоел этот город.
Подняв Варвару Степановну на руки, Гиал поспешил с площади. Он едва успел миновать узорную ограду собора, как купола с крестами дрогнули и провалились внутрь, погребая под собой кричащих людей.
– Давно пора, – прошептал Единорог и ужаснулся себе, но не нашел в душе жалости. Воплощение чистоты, во всем мире не знал он места грязнее, чем этот город.
Полицейский микроавтобус свернул с шоссе, и Курт ахнул, увидев гостиницу. Точнее, не увидев. На месте “Дюжины грешников” было пепелище, и лишь несколько уцелевших толстых балок тлели, образуя подобие гигантской нодьи [67] . Такие, но много меньше размером, складывают охотники, ночуя в зимнем лесу.
Вывороченные с корнем деревья в беспорядке разметало по еще недавно красивым, хоть и пострадавшим от солнца живым изгородям. Сейчас измочаленные кусты смотрелись жалко: голые, словно зимой, и странно было видеть сквозь безлистные ветви мирно зеленеющие поля.
67
Нодья – особым образом сложенный костер, который скорее тлеет, чем горит, и дает тепло несколько часов
– В центр города, – приказал командир штурмовой группы.
И тут же пришлось сделать остановку: с обочины разбитого проселка автобусу махала рукой женщина.
– Мама! – Курт выскочил из кабины, но двое полицейских опередили его. Один оказался медиком и немедленно, прямо на дороге вознамерился сделать Варваре Степановне укол успокоительного, однако госпожа Гюнхельд с достоинством сообщила, что с ней все в порядке, чего нельзя сказать о горожанах. И автобус, подпрыгивая на рытвинах, поехал дальше. В центр города, как и было приказано. Только города не было.
– Ничего не помню, – Варвара Степановна приложила ладонь ко лбу, – вот, сказала молодому человеку, что все в порядке, а оказывается у меня амнезия. Вы, Вильгельм, заходили вчера днем, искали Курта. А что потом? Господи, я же предупреждала, в праздники в Ауфбе можно ожидать чего угодно…
– Может быть… – неуверенно предположил Курт, выпрыгивая из кабины, – может быть, ему удалось спастись?
– Не думаю, – Вильгельм указал на разметанные по бывшей площади остатки костра. – Вон, у столба, видишь?
Курт увидел. И его затошнило. Выдержке капитана фон Нарбэ можно было только позавидовать, тот подошел ближе к обгоревшим останкам, морщась оглядел их и вернулся к Курту:
– Это Змей. Там золото расплавилось, помнишь, он же весь был в побрякушках. И клыки во рту. М-да… – Вильгельм помялся и неловко произнес: – Ты ни в чем не виноват. Ты думал, что он неуязвимый и всемогущий, и спасал нас с Элис. Кто же знал, что так выйдет?
– Я, – Курт вздохнул, – я знал. И Змей знал. Я же в глаза ему смотрел, когда… Ладно, что теперь. Зато пророчество сбылось.
– Господин Гюнхельд, – командир отряда отозвал его в сторону, – возможно, в развалинах есть живые. Мы вызвали спасательную команду, вам нужно встретить их и проводить в город. И я хотел бы получить хоть какие-то объяснения… – недоговорив, он обвел рукой окружавшие площадь развалины.
– Хорошо. Объяснения позже.
Над трупом Змея уже щелкали фотовспышки. У экспертов своя работа. Не стоило, наверное, привозить сюда непосвященных, а с другой стороны, кого можно считать посвященными, кроме них троих, да, с большой натяжкой, Ефрема Лихтенштейна?
Когда, сделав все необходимые снимки, тело попытались освободить от цепей, оно рассыпалось легким прахом, и только бесформенные золотые комочки со стуком попадали в золу. Вот и все. Конец страшной сказке.
…Из девятисот пятнадцати человек, населявших Ауфбе, выжили только дети. Тринадцать лет стали той тележной чекой, выше которой просвистела смерть. Что ожидало теперь мальчишек и девчонок, росших в странном, но добром к ним городе, в вечном страхе перед внешним миром? Нет, думать об этом – забота педагогов и воспитателей, а никак не Курта Гюнхельда, бывшего хозяина бывшего города.
Единственный уцелевший дом, последний по улице Преображения Господня, тщательно обыскали, как будто надеялись найти в нем виновников разрушения. Пока полицейские делали свою работу, Курт проделал свою: нашел бубаха, как мог объяснил ситуацию и предложил духу вместе с ним отправиться к Элис. Может быть, после смерти Змея, она сменит гнев на милость и позволит бубаху остаться?
Кота и все прочее Курт поклялся обеспечить в полном объеме.
Да, еще делся куда-то кузен Альфред. Для него, застрявшего на границе, не было ни дня, ни страшной ночи, только утро. Город открылся и фургончик поехал себе дальше. Что ж, вернется – будет ему сюрприз.