Дева и Змей
Шрифт:
Курт молча кивнул. В голове была такая сумятица, что и сформулировать вопрос не получалось. В конце концов он выговорил:
– А сами-то они что же?
– Сами они предпочли бы носу не казать за пределы Ауфбе. Все внешние сношения, если ты еще не знаешь, тоже лежат на семье Гюнхельдов, и, надо сказать, отнимают значительную часть времени и сил. А у нас здесь опасно, конечно же, более чем опасно, но опасность эта угрожает телу, душа же пребывает в покое и мире. В Ауфбе нет соблазнов, кроме разве что телевидения, но, Бог милует, пока что и бесовские игрища, которые демонстрируют нам по этому, воистину адову изобретению, не искушают никого из молодежи. Мы здесь, Курт, даже танцев не терпим. И не поем ничего, кроме псалмов. Твоей матушке это казалось очень
– Городской совет, – не задумываясь, ответил Курт, – выборные лица.
– То есть, опять таки, Гюнхельды. В условиях Ауфбе иначе просто не может быть. Но насколько я знаю подобные советы, в них все равно есть кто-то старший, чей голос равен, скажем, двум голосам остальных членов совета. Как выбирается этот старший, Курт?
– Голосованием, – Курт уже понял к чему клонит дядюшка. Невелика премудрость: – Либо всенародным, либо – членов совета.
– В обоих случаях выбрали бы тебя. Ты понимаешь, о чем я?
– О том, что закоснели вы здесь основательно, – не удержался Курт.
– Да, возможно, – согласился дядя Вильям, – но еще и о том, что даже в рамки твоих коммунистических представлений о жизни Ауфбе вполне укладывается.
В рамки “коммунистических” представлений Ауфбе, разумеется, не укладывался никоим образом. Хотя бы потому, что у власти в нем был не Совмин, и даже не коммунистическая партия, а… На этом месте Курт придержал веселый разбег мыслей. Он, конечно, не был коммунистом. Пока что. Ему вступление в партию предстояло лет через пять, ну, может быть, если повезет отличиться – сразу по окончании учебы. Дело-то не в этом. Дело в том, что в Ауфбе, значит, у власти был сейчас комсомол.
– Вот замутили черти! – пробормотал Курт на русском. – Пойду я, – он взглянул на улыбающегося дядюшку, – в народ.
– Ты как-нибудь выбери время, расскажи мне об этом новом изобретении – электронно-вычислительных машинах. Правда ли, что они умеют работать с документами и картотеками? А сейчас ступай, ступай. Дел у тебя много.
…Много – это мягко сказано. Разговоры с людьми требуют времени, особенно, если ты приступаешь к ним, будучи уверен в том, что никто из этих людей и близко не станет иметь дело с типами, вроде Драхена. И все же полагаться только лишь на слова пастора было нельзя. Пришлось, отбросив сомнения, продолжать начатое, для того только лишь, чтобы получить вполне ожидаемый ноль на выходе и в который раз вспомнить о пресловутом водяном. Все шло к тому, что загадка Ауфбе не разрешается цистерной спирта.
Хотя побывать на острове посреди здешнего озера очень стоило. Элис можно понять, она испугалась, и Курт, наверное, испугался бы тоже, но интересно, неужели Драхен и впрямь сумел бы внушить ей, что сделал лодку из лепестка кувшинки? Это вам не погружение в транс с помощью блестящего камушка, тут работа посерьезней.
Как он успел понять, сами горожане озеро своим не считали, недолюбливали его и побаивались, нисколько этого не стесняясь. Для них было естественным такое, что Курту казалось, мягко говоря, неловким.
Змеиный холм был пограничной высотой между людьми и всем, что враждебно людям. За холмом и озеро, и лес, и что-то, может быть, за лесом. Хотя, что там может быть, кроме других деревень? Ну, еще Ораниенбург километрах в пятнадцати на северо-запад. Цивилизация. И в самом ее сердце этакая дикость. Не на пустом же месте. А откуда тогда?
За день Курт обошел весь город, спланированный на загляденье несложно: четыре главные улицы, с центром на Соборной площади, а между ними ровные и зеленые переулки. Если смотреть сверху, должно быть похоже на крест, с расходящимися от крестовины концентрическими кругами. Тоже символика – не без того.
Собственно, за день Ауфбе можно было бы обойти раза четыре, это если не спешить, читать расклеенные на тумбах анонсы собраний двух городских клубов, и афиши благотворительных детских спектаклей. Здесь не пели и не танцевали – что правда, то правда, но зато с удовольствием устраивали представления на библейские темы, дискутировали о том, благо или зло технический прогресс, обсуждали новости и просто веселились, праздновали Пивной день, собирались на чаепития, на чтения стихов, на репетиции псалмопевцев. Нескучно жили. По-своему, конечно. Диковатые люди, однако, Курт знавал немало деревень в родном Подмосковье, где жизнь была куда как беднее. Кино по вечерам, телевизор, да танцы в выходные. Он с трудом представлял себе, как сельская интеллигенция, агрономы и учителя, за одним столом с дояркой или птичницей будут обсуждать темы, по большому счету ни тех, ни других не задевающие.
В Ауфбе был отличный стадион, два крытых бассейна – в них купались и летом, и в дни полнолуния, когда особенно опасны становились прогулки к реке. В Ауфбе были своя электростанция, огромная библиотека, прекрасно оборудованные скотобойня и мясокомбинат. Идеальный город, город-игрушка, и с любой его точки, стоило поднять взгляд, можно было увидеть над крышами кресты какой-нибудь из пяти церквей.
Пять храмов – по одному на каждый район, и один – кафедральный? – в центре, на площади. Собор первоверховных апостолов Петра и Павла. Курт сразу сократил его до Петропавловского, и пастор Вильям только плечами пожал: “так тоже можно, но это по-русски”.
Еще здесь был парк. Старый. Красивый и ухоженный. С деревьями всех мыслимых пород, и даже с пальмами в оранжерее. В парке, разумеется, аттракционы, мамы с детишками, подростки на велосипедах и роликовых коньках, и смотровая вышка. Довольно неожиданная, поскольку элементарная логика требовала установить эту башенку на Змеином холме – самой высокой точке Ауфбе, а никак не внизу, там, где упомянутый холм наверняка загораживал обзор.
Курт прогулялся по парку – с ним здоровались, он отвечал, возвращал улыбки. Что за город?! Ему искренне рады здесь, его все здесь знают, и снова появляется чувство, будто вернулся домой. Разговаривать с людьми легко, как нигде, и знание, что собеседники не лгут ни единым словом, даже слегка смущает. Как это? Разве могут люди не врать? Ну, хоть чуточку?
Он вернулся домой, когда зазвенели колокола, собирая прихожан к вечерней службе. Хотелось увидеть Элис, но рассказать ей было пока нечего, за исключением фантастических баек.
Или не фантастических. Элис назвала бы их сказочными, фольклорными, и кто знает, какое из определений более верно?
В Ауфбе ничего не знали о войнах. О двух последних мировых войнах. Точнее, конечно же, знали, но только понаслышке. Насчет Первой мировой Курт еще мог найти объяснения: ну, в конце концов, может быть, в те времена, до повсеместного внедрения радио, в Ауфбе война и не добралась.