Дева и Змей
Шрифт:
Иное дело – взрослые. Даже те из них, кто еще молится на сон грядущий, не верят в охранительную силу молитвы. Просто потому не верят, что не знают, от чего же нужно защищаться. От “страха нощнаго…”? Смешно.
…Ободряющая улыбка. Блеск острых зубов.
– Даже смерть страшна, мисс Ластхоп. Куда страшнее попасть в один из моих садов. Еще более страшно вовсе потерять душу. Обреченные гореть в аду, люди ничего не предпринимают для своего спасения, они просто не знают, что ждет их, не верят. Не боятся. Умирают. Вы видели корзину моей садовницы? Полную корзину овощей. Сейчас она на рынке, продает их там – дешево, слишком дешево. Люди же, польстившиеся на низкую цену, жадные люди, слишком экономные, чтобы быть подозрительными, или слишком бедные – это не важно,
Элис с сомнением взглянула на свой “сальпикон де марискос”. Запах пряностей и креветок не вызывал ни малейшего желания отказываться от еды, с объяснениями или без оных. Но с другой стороны… кто его знает?
Невилл слегка улыбнулся:
– В последнее время умирают не все. Человеческие лекари действительно стали очень мудры. Вы не боитесь сейчас, мисс Ластхоп, потому что я сделал так, чтобы вы не боялись. Простите мне это своеволие, но сейчас страх может только помешать нам.
– Вы убиваете детей? – уточнила Элис, действительно, без особого возмущения. На вкус салат оказался даже лучше, чем на вид или на запах.
– Убиваю тела, – последовал ответ, – не души. Попробуйте вот этих моллюсков. Так их готовят только здесь, остальное – жалкое подражательство. А душу вообще не убить, но у взрослых, у тех, кто не смог или не пожелал защищаться, ее можно отнять. Я уже говорил об этом. Наверное, по замыслу фийн диу [20] , – Невилл мимолетно взглянул вверх, в синее небо над высокими стенами, – страх должен был оберегать души людей. Но, странное дело, даже когда смертные верили в нас, они предпочитали лучшей из защит – неуязвимости праведной жизни – примитивное оружие: молитвы и суеверные обряды. Язычники, монотеисты, нынешние маловеры – все сходятся в одном: лучше повесить на дверь связку чеснока, чем жить так, чтобы вампиры обходили твой дом стороной. Вы верите в вампиров, мисс Ластхоп?
20
Фийн диу – Белый бог, Святая Троица
– Нет.
– Напрасно. Впрочем, вы хоть и забыли, как правильно бояться, но вспомнить еще способны. И вы помните. Не ходить туда, куда не хочется идти, не делать того, чего не хочется делать, верить предчувствиям, интуиции, смешным приметам.
Тот, Кого христиане полагают Творцом, хотел, чтобы люди были свободны. А первая ступень к свободе – страх. Просто нужно понять его. Понять, чего боишься, и жить так, чтобы не нужно было бояться. Так, как хочется, а не так, как приказывают, не так, как от тебя ожидают. Но вместо понимания страха люди зачем-то убивают его. Вместо того чтобы сказать себе: я готов защищаться, они говорят: мне нечего бояться.
И погибают.
Ведь мы повсюду, мы ждем, мы всегда готовы напасть. Люди любопытны – это прекрасно. Люди жестоки – великолепно. Сентиментальны – что может быть лучше? Люди любят друг друга, ненавидят, презирают, завидуют – это все наше. Наше, в том случае, если человек не заботится о себе. Если не боится. Добрые феи бывают лишь в сказках, на деле же любая из них лишь ждет момента, чтобы отнять. Не обязательно жизнь. Но всегда – что-то важное, без чего жизнь все равно лишается смысла.
Беда, если встречается фея на пути влюбленных, равно опасны обитатели Волшебной страны для праведников и грешников, нет для них большей радости, чем разлучить мужа с женой или детей с родителями, а уж забрать кого-то живьем в могилу – это и вовсе наслаждение, перед коим меркнут все опасности такого предприятия. Более чем рискованного, надо заметить. Да, мы тоже бываем неосторожны. И главное, о чем нужно знать: мы несправедливы…
Курт слушал, не задавая вопросов. Спрашивать было не о чем. Прав Драхен: то, что объяснял он Элис, не нуждалось в объяснениях. Курт думал. О том, что мимоходом, невзначай, случайно роняли преподаватели: доверяйте интуиции; если вам страшно, разберитесь, чего именно вы испугались; если вы не хотите идти куда-то или делать что-то, но не способны понять почему – не ходите. Не делайте. Не смейтесь над приметами. Не отмахивайтесь от суеверий. Почти все в жизни имеет рациональное объяснение. Но ключевое слово здесь не “все”. Ключевое – “почти”.
Нелегко это – быть русским шпионом.
– И тогда я спросила, – рассказывала Элис, – кто же он? Понятно, что фейри, но кто именно? Мне показалось, что другие, кого мы видели, считают его своим господином. Знаете, Курт, я ведь действительно не боялась.
… – Считают, – согласился Невилл, – и они по-своему правы. Бывают короли без королевства, наследники престола в изгнании, свергнутые правители. А бывает – наоборот. Когда принц, ни в коем случае не наследный, просто так себе принц, кровь у него такая, вдруг становится королем. И не нужна ему власть, и не учился он править, а деваться некуда – вот они подданные, ждут, надеются, пропадут без хозяина. Это не интересно, поверьте. Правитель из меня никудышный, корона сползает на уши, и трон слишком жесткий. Вы знаете, что с вашим приездом в Ауфбе стало скисать молоко, а пироги и хлебы не поднимаются?
Элис застыла с прикушенным ломтиком хамона. Ответом ее безмолвному изумлению была новая, теплая, с оттенком виноватости улыбка:
– Я полагал, вы знакомы с этими суевериями.
– С этими – знакома, – Элис справилась с хамоном. – Вы что же, хотите сказать, что я ведьма?
– И от звона колоколов у вас болит голова. В Ауфбе умеют бояться, и хотя вместо того чтобы обрести свободу, люди там стали рабами своего страха, защищаться они научились лучше многих. Этот город – единственное место на Земле, где фейри не появляются вообще. Кроме, разумеется, меня. Но даже я… хм… Буде появится у меня желание причинить им зло, к этому придется приложить немало усилий. Праведники. После смерти они прямиком направляются в ад, зато при жизни доставляют множество хлопот. Кто – вы, об этом мы поговорим в другой раз. А пока запомните, чтобы колокола не мешали вам спать, и, кстати, хозяйки не беспокоились по поводу молока и хлеба и синего огня в обычной дровяной печи, просто скажите себе: сейчас, пока я здесь и могу помочь, что вы – это вы, а люди – это люди. И жизни ваши текут рядом, как… как рельсы железнодорожной колеи. Представили?
– Рельсы? Представила.
– Теке Атар, – тихо, почти шепотом напомнил Невилл.
И Элис представила.
Вспомнила.
Золотой конь, полеты наяву, жизнь на грани между сказкой и явью. Между явью и реальностью. Как просто было тогда оставаться на границе, но быть сразу и здесь и там – и в обыденности, и в волшебстве. Видеть больше, чем другие люди, но оставаться человеком. Любить оба мира, не принадлежать ни одному. Те давние сны, та забытая радость вернулись, как в Рождество возвращается детство. И не погасли. Остались гореть ровным светлым огоньком, одной из тоненьких свечек в праздничном пироге…
– Вот так вот, – облизав ложечку, Элис смущенно и весело улыбнулась, – очень все странно. Знаете, Курт… вы – человек не удивляющийся, так что вам можно рассказать. Я ведь видела их тогда, раньше. Ну, перед тем, как попасть в… пансионат. Я видела фейри. А когда не видела – знала, что они вокруг. Драхен говорит, они все злые, но со мной они не были злы. Некоторые были опасны, я тогда знала, что они опасны, но я избегала их, и все как-то обходилось. Драхен напомнил про Атара, а я вспомнила остальное. И вот – молоко не скисает. И колокола.