Дева и Змей
Шрифт:
И, игнорируя таблички с просьбой не ходить по газонам, отправилась к ожидающему ее фейри.
…– Долго объяснять, – пробормотал Курт на немецком, поймав вопрошающий взгляд фон Нарбэ, – Элис знает, что делает, и поступает так, как считает нужным.
Из уважения к американке, они говорили по-английски, и перейти на родной язык оказалось необыкновенно приятно.
– Ну что, пилот номер один, – хмыкнул Георг, – тогда ты объясни Курту, зачем я позвал тебя с собой. А то он ведь деликатный, сам спросить постесняется.
– Пилот номер один – мой батюшка, – напомнил Вильгельм, – личный пилот Его Величества кайзера.
– И, если не ошибаюсь, именно ваш отец вывез Его Величество в СССР, – вспомнил Курт, – а также Ее Высочество и малолетнего наследника, – он адресовал Георгу преувеличенно почтительный взгляд.
– Не ошибаетесь, – произнес фон Нарбэ чуть теплее.
Курт предполагал, что полностью лед из голоса капитана исчезает, наверное, лишь в беседах с дамами. Да и то не со всеми. Обручальное кольцо на его пальце действовало успокаивающе. Но Элис так улыбалась господину офицеру – Курт, с его помещичьим происхождением, мог рассчитывать на подобную улыбку разве что во сне.
– Вильгельм отчасти еще и телохранитель, – добавил Георг, – в подобных вылазках.
Капитан покосился на него, приподняв бровь, и счел нужным дать разъяснения:
– Когда принц собирается ускользнуть из-под надзора, я непременно ставлю охрану в известность.
– А еще он стреляет, как ковбой, и не брезгует бронежилетом. Собственно, тогда, – Георг непроизвольно потер плечо, вспоминая двухгодичной давности покушение, – я поймал одну пулю из четырех. Остальные три…
– Ваше Высочество, – Курта аж морозом пробрало от этого тона, – то, что покушение вообще состоялось, было исключительно следствием вашего безрассудства, равно как и мой якобы героизм, а потому оставьте воспоминания. Курт, помимо того, что я действительно всегда сопровождаю принца на подобных прогулках, у меня под рукой есть еще и человек, располагающий информацией, касательно ваших владений. Города Ауфбе и… его окрестностей.
Перед последними словами пауза была настолько отчетливой, что Курт с облегчением понял: этот знает. Пусть не все. Пусть, может быть, не скажет ничего нового, но – вот он, еще один человек, знающий о загадках Ауфбе. Знающий хотя бы о том, что эти загадки есть.
Семейство Нарбэ – одно из немногих в Германии, сохранившее не только имя, но и земли, и родовой замок, внушающий уважение своей древностью, с самого начала предпринятой нацистами государственной реконструкции имело наглость не согласиться с новой политикой и новым порядком. Проявив достаточно мудрости, чтобы не выступать против власти открыто, фон Нарбэ предоставили в своем замке убежище тем, кто подвергался опасностям со стороны нового режима. Крепость стала одним из многих в стране перевалочных пунктов, через которые люди, объявленные вне закона, семьи репрессированных и, разумеется, евреи могли покинуть ставшую опасной страну. Целая сеть благоустроенных подземелий, переходов, и разнообразнейшие потайные комнаты и коридоры – все это делало замок Нарбэ идеальным местом как для укрывания беглецов, так и для размещения на его территории небольшого госпиталя, а к госпиталю прилепилась еще и редакция газеты, издаваемой бойцами сопротивления.
Сопротивление было смешное. Газетка – жалкой. Почему отец и дед терпели ее под своей крышей, Вильгельм сейчас затруднился бы объяснить. Да и не важно это, наверное. Важно другое: к этой газетенке, к редакции, состоящей из троих, сумасшедших как помойные крысы, недоучившихся журналистов, прибился за какой-то надобностью пожилой и необыкновенно образованный господин, по имени Исаак Лихтенштейн. Ортодоксальный иудей, наотрез отказывавшийся даже в целях собственной безопасности постричься, или хотя бы сменить свои вызывающие одежды на костюм, более приличествующий его бедственному положению.
– Мы в руках Божьих, – утверждал он на попытки воззвать к здравому смыслу. – Господь дал мне убежище, могу ли я ответить на эту милость черной неблагодарностью?
И однако, несмотря на подобные заявления, Лихтенштейн явно знался с дьяволом.
– Так говорил дед, – пожав плечами, объяснил Вильгельм, – отец не суеверен, так что ему было абсолютно все равно. Ну а дед… не скажу, чтоб был в восторге, но все же гнать Лихтенштейна из замка не спешил, а тот, в свою очередь, сам уходить не собирался.
Для него уже сделали документы, и в любой момент, с любой партией эмигрантов он мог быть переправлен через границу, и тем не менее оставался в Нарбэ. Потому что не хотел оказаться слишком далеко от Ауфбе. Именно там, в никому не ведомом городе, не отмеченном ни на одной карте, был источник его волшебной силы. Или же – место обитания того дьявола, с которым Исаак вступил в сделку.
Потом Германия начала войну. Отец и сын фон Нарбэ отправились служить: можно признавать или не признавать правоту режима, установившегося в твоей стране, но война – это война. И если ты потомственный солдат, ты обязан сражаться на стороне своей родины.
Так, или примерно так, они рассуждали, оставляя дом на попечение женщин.
– Значит, все-таки воевали, – неизвестно зачем уточнил Курт. – За Гитлера?
– За Германию. Ваш отец тоже воевал. Но речь не о них.
Очень может статься, что без помощи Исаака Лихтенштейна рухнула бы вся налаженная в Нарбэ система убежищ. Но черт его знает каким колдовством, старый еврей умудрялся отводить глаза заявлявшимся с обысками гестаповцам; бог весть каким образом отшибало память у слишком много знавших жителей деревни; и умирали от совершенно естественных причин, но в подозрительных количествах, просто как мухи дохли те, кто мог причинить реальный вред хозяевам Нарбэ или людям, скрывающимся в замке.
Дьявол ни при чем, утверждал Лихтенштейн. То, что вы все называете сатаной – северная сторона Бога, и он не Зло, а проявление божественной воли. Все вокруг – это Тора. Есть только духи черного огня на поле белого огня. 22 буквы и 10 совершенств, которыми Адонаи сотворил мир. Зная имена и обладая умением ими оперировать, можно тасовать и буквы мира. Господь дал нам разум для того, чтобы мы им пользовались, а все сущее создал для того, чтобы оно нам служило. И если с помощью Его законов я могу обращаться к силам, созданным для служения, так почему бы, скажите, мне этого не делать?
Как бы там ни было, в сорок втором году, еще до того, как началось массовое отступление гитлеровских войск из СССР, Лихтенштейн, ничуть уже не беспокоящийся ни за свою безопасность, ни, видимо, за окружающих, с позволения хозяек отпраздновал в Нарбэ пышную свадьбу. Оно, может быть, и поздновато было жениться в пятьдесят семь лет на девочке, которой едва исполнилось девятнадцать. Но кто их поймет, евреев?
Юная Маргарита Лихтенштейн, в девичестве Иванова, была родом из Украины, и попала в Нарбэ с партией русских рабов. Опять таки, не обошлось без чуда, потому что выжить, пройти выбраковку и уцелеть она попросту не могла. Ну, невозможно было принять ее за украинку или, хотя бы, цыганку.