Дева и Змей
Шрифт:
Словом, поскольку нет Элис никакого резона навсегда оставаться в Ауфбе, а у себя на родине демонстрировать все, чему успела научиться, она не рискнет, надо подвести ее к мысли о работе в академии. Ну, какой, скажите, человек сможет долго скрывать новые умения, новые возможности, когда вокруг друзья, а не враги и шпионы? Элис дома окажется именно в такой ситуации. И либо снова попадет в больницу – ее отец об этом позаботится – либо сойдет с ума по-настоящему, пытаясь бороться сама с собой. А в академии перед ней откроются все пути. Все, какие определит тестирование, разумеется, но, судя по тому, что Элис уже умеет, выбор окажется
Эта идея была получше предыдущей. Вот только мысль о том, что Элис нет резона оставаться в Ауфбе заставила слегка поморщиться, как будто попалась в варенье кислая ягода… А что он, Курт, знает насчет ее резонов? Точнее, что он знает насчет Элис и Драхена? Ведь не обязательно оставаться в Ауфбе, можно остаться в замке на Змеином холме. Люди, принимающие подобное гостеприимство, живут недолго, но понадобится немало усилий, чтобы доходчиво объяснить это Элис.
Давно и далеко…
– Уходи, – сказал отец, – ты сделал, что должно и погубил себя. Я не хочу, чтобы ты погубил и меня тоже.
И Михаил ушел. Слово отца оставалось для него законом. Он намеревался вернуться в тот день, когда князю суждено было умереть. Сыновнее почтение необходимо в отношениях с родителем, но один-то раз им можно будет пренебречь. Князь не скажет спасибо за спасение своей жизни, однако сейчас его словами говорила любовь, только она могла заставить его прогнать от себя сына. Любовь и страх за его погубленную душу. Любовь такой силы, что кажется гневом. Это было похоже на князя: скорый на расправу, он не жалел никого – ну, так что ж, таков он всю жизнь.
Когда-нибудь можно будет рассказать отцу, хотя бы попытаться, попробовать объяснить, что дьявол не враг и не изменник. Он не добрый, но и не злой, он просто бог, не меньше и не больше, чем фийн диу. Наэйр искал Творца и нашел его. В этом поиске, вечном поиске того, кто создал все сущее, в вечном поиске смысла сущего пребывают все создания, имеющие разум и душу. Возможно, в этом и заключается смысл – в том, чтобы беспрестанно, страстно и мучительно искать, переживая взлеты и сокрушительные падения, и снова, снова пытаясь подняться к недосягаемым вершинам. Наверное, это подлинное счастье, густо замешанное на едкой неудовлетворенности. И все же, не сравнить счастье вечных исканий с испепеляющим ликованием, когда Творец сам подносит тебе вечность в раскрытых ладонях.
Отец поймет. Когда-нибудь. Обязательно поймет.
Теперь у Наэйра были подданные, хотя наставники по-прежнему позволяли себе проявлять недовольство, если он бывал недостаточно прилежен в занятиях. Теперь ему предстояло учиться вечно, потому что есть знания, которые даже фейри не получают просто так. И у него был новый друг, лучший из друзей, наивный и мудрый Единорог. Принц называл его Гиал.
Эйтлиайн шагнул прямо в замок, в библиотеку, и там столкнулся с Гиалом. Единорог изволил гневаться, настолько, насколько способно на гнев воплощение мудрости и любви: он уже несколько минут ожидал возвращения хозяина. Однако, увидев принца, сменил гнев на милость.
– Крылатый! – он подался вперед. – Ты влюблен?! И ты счастлив!
– Все всё
– Заблудился во времени, как ты и предсказывал. Но уйти в будущее мне все же удалось, правда, ненадолго, и я не могу сказать, сколько нам осталось до конца. Полагаюсь на тебя, Крылатый, ты умеешь считать время.
– Рассказывай, – нетерпеливо бросил принц, – рассказывай все.
В Тварном мире даже фейри предпочитают язык слов и мыслей, но Гиал “заговорил” образами. Еще один знак доверия, Сын Дракона принял его с благодарностью. Итак, река времени… значит, войти в нее получилось не сразу.
Многослойный разговор, и первый пласт, самый глубокий, насыщенный – память Единорога, навстречу которой открыт разум Змея; пласт второй – методичные расчеты, сведение множества уровней бытия для начала хотя бы в таблицу, поиск системы, совпадений и точек соприкосновения; пласт третий – разумеется, беседа на поверхности, слова – изменившиеся мысли.
А образы становятся числами, числа – формулами, формулы – ответами. Нелегкая работа, но скорее трудоемкая, чем напряженная. Даже на этой Земле, в этом времени уже созданы машины, способные делать то же самое, но им пока не хватает данных, а вообще-то, никто не мешает пользоваться достижениями иных времен и цивилизаций… и принц, сбивая друга с темы, подбросил ему картинку-ощущение: Змей и Единорог – с нейродатчиками на висках перед голографическим монитором, по которому бегут, сменяя друг друга бесконечные цепочки чисел.
Гиал с постным лицом подправил картинку, придав им обоим истинные облики. Принц сжал губы и не стал смеяться: змей в соскальзывающих на хвост нейродатчиках выглядел грустно.
Гиал вошел в реку в тот самый момент, когда Элис дала согласие на танец. Разумеется, в действительности – в той действительности, которая больше, чем Тварный мир, – говорить о “том самом” моменте не приходится, как вообще не приходится говорить о совпадениях во времени, но ясновидец, да еще живущий на грани миров, может позволить себе еще и не такие построения.
Это главное, так считает Гиал – сведение двух событий в одну точку. Принц согласился с Единорогом: да, пожалуй. Будущее, пусть страшное, пусть недолгое, зависит от Элис.
“Кристалл? – в ровных размышлениях всплеск разноцветных эмоций, надежда, и тщательно скрываемый страх, и недоверие для живой сказки невозможное, но только не тогда, когда речь идет о другой сказке, еще более невероятной. – Уверен ли ты, Крылатый?”
Невозможно быть уверенным в том, чего нельзя проверить. И Гиал знал это, и спрашивал потому лишь, что испугался. Испугался вдруг забрезжившей надежды.
“Разве мы заслужили благодать Закона?”
“Ну, если уж я однажды заслужил помилование от Меча…”
В мешанине лихорадочно мелькающих разноцветных вспышек сменяющих друг друга чувств, проявляется новая мысль:
“Этот юный фейри, обреченный сгореть – в нем смешались все три силы”.
“Боюсь, что так”.
“Он – твой сын, Крылатый”.
“Да. И все закончится с его смертью”.
Страшно. Знать, что сын, которого еще нет, погибнет от руки своего друга – страшно. Но этот мальчик – сын его и Элис, а цепь событий, пусть прочная, все-таки может быть разорвана, зная будущее, можно пытаться изменить его – это легче, чем менять прошлое.