Дева. Звезда в подарок
Шрифт:
Юля первая выбралась на поляну. Встретила полный боли взгляд Олега Павловича, отвернулась. Над лагерем полз неприятный запах горелого риса.
Катя на пенке резала хлеб и сыр. На треноге висел котелок для чая. Мальчишек не было. Фединой тоже.
Бочарникова повернулась к палатке, увидела на своем рюкзаке зеленый пластиковый конверт. Некогда пухлый, теперь в нем лежала только книга гороскопов. Больше ничего. Юля выдернула из конверта книгу. Пока шла к костру, не глядя, бросила конверт под кедры. Сунула томик в огонь.
— Лучше бы на потом оставила, — покачала
Юля вспыхнула, хотела ответить, секунду постояла, покачиваясь, и, как слепая, побрела к своей палатке.
Через пару минут на щедром огне вода для чая закипела.
5. Пророчество кукушки
Девы — горячий лед, они не изливают свои чувства и любовь, доказывая делом больше, чем словами.
На этот раз никто не отставал. Шагали молча. Юля не чувствовала своего рюкзака. Она все тянулась вперед, пытаясь обогнать Харину, налетала на нее, отскакивала назад и снова торопилась. Замыкающим у них теперь был Сережка. До первого привала он шел молча, переживая скудный завтрак, а после короткой передышки развеселился, стал комментировать все, что видит вокруг.
— Про кукушку анекдот есть! — притормозил он Юлю за хлястик рюкзака. — «Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось?» — «Ку…» — «А почему так ма…?» — И тут же сам заржал своей шутке. — А ты знаешь, что кукушки по весне поют и к дождю.
— Не каркай, — чуть повернулась к нему Юля.
— Тогда уж не кукукай! — хмыкнул Сережка. — Хотя кукукай не кукукай, дождь все равно пойдет.
— Не пойдет, если о нем не говорить. — Разговор сбивал с дыхания, поэтому отвечать Бочарникова старалась короткими фразами.
Даушкин поскользнулся, бухнулся на колени, громко шлепнул ладонями о землю. Но тут же поднялся, с удивлением посмотрел на перепачканные руки.
— А чего вчера с крестиками было, я не понял. — Длинноногий Сережка в два шага догнал Юлю.
— Ничего не было. — Бочарникова пошла быстрее.
— Это ты так дневник искала, да? — Сережка не замечал, что Юле неприятно говорить на эту тему. — А мне можешь что-нибудь сказать? Я в детстве банку кока-колы из магазина стащил.
— Да нет там никаких крестов, — Юля притянула к себе развернутую Сережкину ладонь, провела пальцем, стирая грязь. — Ты писателем будешь. Или журналистом. У тебя есть вилка творчества.
— Может, ложка? Я бы что-нибудь съел, — не удержался от комментария Даушкин.
Но Юля сейчас не была расположена к шуткам.
— Видишь, линия сердца у тебя начинается развилкой? — Она снова провела пальцем по морщинке, бегущей у Сережки под подушечками пальцев, как раз под указательным она давала ярко выраженное раздвоение. — Это говорит, что ты будешь хорошо писать.
— Чего, и сочинения тоже? — изумился Даушкин, который выше трояка за сочинения не получал.
— Может, не сочинения, а стихи, — выпустила его руку из своей Юля.
— Круто! — вскинул удобней на плечах рюкзак Сережа. — «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…»
— Опоздал, — Юля пошла догонять далеко ушедшую
— Никогда не поздно повторить!
Юля хмыкнула, мыслями невольно возвращаясь к утренним событиям. Для себя она уже все решила. Что было — то было. С Ткаченко они так ни разу и не поговорили, и это было неважно. В конце концов, это была ее проблема, ее любовь, которая как это ни печально, но закончилась. Никто больше к этой теме не возвращался. Все молчали. Упавшую в кусты папку Олег Павлович сам поднял и положил в костер. К тому времени все успели дожевать свои бутерброды, поэтому противный запах горелого пластика никого не смутил.
Шагавшая впереди Ирка остановилась, заставив Юлю в очередной раз отпрыгнуть назад.
— Стоим, — бросила через плечо Харина. Но не успела спустить рюкзак, как вдруг зайцем скакнула вперед.
— Что такое? — заорала она, и Юля, уже пережившая сегодня потрясение, почувствовала, как сердце ее болезненно сжимается.
«Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось?» Их поход не задался сразу, все у них было неправильно, поэтому они были обречены на постоянные остановки.
Начал накрапывать дождик. Впереди загомонили.
— О! Никак клад нашли! — обрадовался Сережка и, не снимая рюкзак, пошел наверх.
— Черт, черт, черт! — донесся голос Инвера.
— Юлька! — неслась обратно Ирка. Глаза у нее были бешеные. — Палыч помирает.
— Что? — Юля побежала вперед и, только сделав несколько шагов, поняла, что рюкзак она тоже не сняла. Спешно сбросила его на землю, не глядя, куда кладет.
Сначала она увидела убегающего вверх по склону Мустафаева. После сегодняшнего срыва и без того накрученный, новое потрясение он должен был перетоптать ногами. Инвер просто не мог сейчас стоять на месте. Остальные столпились вокруг лежащего на земле Палыча. Большой зеленый рюкзак валялся в стороне.
— Да разойдитесь вы! — стал разгонять народ Петро, и все с готовностью качнулись назад.
Олег Павлович полулежал на пригорке, лицо его было бледно до синевы, глаза закрыты, губы еле слышно шевелились. Лебедева сидела перед ним на коленях и рыдала в голос. Петро с Мишкой топтались неподалеку. Сережка смотрел растерянно, словно, побежав на шум, он ожидал увидеть нечто другое, а тут вдруг…
— Должны быть лекарства! — Юля склонилась над рюкзаком Палыча, попыталась его повернуть, поразилась, как туго он набит и какой он невероятно тяжелый. Она тянула лямки, в ответ рюкзак покачивался, не желая слушаться ее неубедительных усилий. Но вот за ремешки его перехватила еще пара рук.
— Сейчас! — пробормотала Катя. Лицо у нее было сосредоточенно, на лбу собрались бисеринки пота. — Шел, шел, а потом упал, — шептала она. — Хорошо рюкзак успел сбросить.
— Что это может быть? — Замки легко отщелкнулись. Бочарникова заглянула под клапан.
— Либо ногу подвернул, либо с сердцем что-нибудь, — Катя тоже с сомнением смотрела на упакованную сверху крупу. — А еще бывает давление. От этого, наверное, сознание теряют.
«С сердцем!» — мысленно ахнула Юля, вчера, как нарочно, об этом говорили. Накаркала…