Дева. Звезда в подарок
Шрифт:
— Чего, вся, что ли? — изумилась такой щедрости Харина и быстро нашла на небе созвездие, похожее на перевернутую букву «М». — Их же там пять штук.
— Вот и бери все пять, может, с кем-нибудь поделишься.
Ирка уперла руки в бока, прикидывая, с кем бы она могла поделиться таким богатством. Выходило — ни с кем, ведь у Юли уже была своя звезда.
— Все разобрали, да? — Федина презрительно хмыкнула и косо глянула на небо, словно на каждой звезде уже висела бирка: «Мое, не трогать».
— Тебе оставили самую знаменитую, — покачала головой Юля.
— Это Полярную, что ли? — скривилась Настя, хотя в душе была довольна
— Арабы Полярную звезду называли козленком. — Юля не стала показывать, где находится эта звезда. Она вспомнила, что еще один человек у них остался без дара — Лебедева. От Полярной звезды, которая находилась в ручке ковша Малой Медведицы, она скользнула взглядом вниз к ковшу Большой Медведицы, а от него по ручке опустилась еще ниже и заметила яркую, пульсирующую звезду, о которой она вчера говорила, но сегодня как будто бы забыла о ней. Арктур, альфа Волопаса, древние его еще называли Преданным Небесным Пастухом — эта звезда очень подходила тихой Оле.
Все разбрелись вдоль ручья, чтобы лучше рассмотреть свои новые владения, за Юлиной спиной вновь возникла бесшумная фигура.
— Тебе нравится твоя звезда? — спросила она робко.
— Завтра пойдем вдвоем. — Петро подошел совсем близко, чтобы его слова больше никто не услышал. — Никого больше не буди. Я будильник в телефоне часа на четыре поставлю. Серый пообещал завтра всех удержать на этом месте. Но на следующее утро мы должны вернуться.
— Мы вернемся, — пообещала Юля, не отрывая глаз от Спики.
Любовь, говорите? Кто сказал, что любви не бывает?
Всю ночь Юле снилось, что вокруг их лагеря ходит лошадь. Цокают по камням копыта, глухо звучат тяжелые шаги. Лошадь фырчит и вздыхает. И от этого звезды на небе чуть тускнеют, запотевая.
Когда Юля с Петро утром вышли из лагеря, последние звезды гасли за их спиной.
7. Без связи
«Дева способна нудно выговаривать за самые незначительные проступки (что, естественно, приводит в бешенство), но, видя, что кто-то попал в трудное положение, незамедлительно придет на помощь».
Шли молча. Петро сразу взял хороший темп, шагал широко, размашисто, при этом не забывал на каждом крутом спуске оглядываться, подавать руку. Ладонь у него была широкая, с крепкими короткими пальцами. Теплая. Выпускать ее из своей руки не хотелось.
«Широкая ладонь, значит, надежный», — машинально отмечала для себя Юля. И зачем она изучала хиромантию? Разве и без этого не видно, что Ткаченко человек верный?
Юля смотрела на его упрямый затылок, на взлохмаченные волосы, на острые вскинутые плечи и пыталась понять, почему он молчит. Такая возможность объясниться, рассказать, что произошло, почему он взял дневник и вообще все это затеял. Но Петро молчал. Шагал вниз и молчал. И от этого ее молчание становилось только напряженней.
Юля поправляла и без того хорошо сидящую на голове шляпу, вцеплялась в лямки своего рюкзака, опустила голову и начинала смотреть под ноги.
Правая, левая, правая, левая.
«И-дем. И-дем. Ку-да? За-чем?» — вот такая песенка у нее в результате получилась. Она страшно раздражала, но выкинуть ее из головы было невозможно.
Ничего брать с собой не стали. Юля была уверена — за день они доберутся до поселка. Погода им помогала, чистое небо без намека на облака, нежаркое
Интересно, почему Ткаченко согласился с ней идти? В конце концов, она бы уломала Харину. Ирка всегда сначала противится ее идеям, а потом соглашается. Конечно, с Петькой надежней. И это правильно, что он сам предложил пойти с ней. Она бы ни за что не решилась его позвать. Он сам так решил. И это после всего, что произошло, после того, как все встали против нее с Иркой? Или Петро нечего терять? Или он тоже считает себя виноватым в случившемся? Но разве мальчишки чувствуют свою вину за что-либо?
Вопросы бились в Юлиной голове, и ни на один не было ответа.
Они останавливались каждый час. Ткаченко четко отслеживал время по сотовому. Юле, конечно, хотелось быстрее оказаться внизу, среди людей, чтобы сегодня же найти тех, на кого можно будет переложить эту страшную ответственность — знание о случившемся, — и больше ни о чем не думать, но она понимала, что остановки нужны. Если они загонят себя с утра, к вечеру будут еле плестись.
— Стоим! — сурово произнес первый раз Петро и бухнулся на траву. Юля потянула из рюкзака сидушку — небольшой кусочек пенки, чтобы не пачкать свои серые брюки.
Лес вокруг был совсем другой, не такой, как вчера. Вместе с туманом и изморосью исчезла сказочная тайна, кедровые иголочки больше не переливались от сотни дождевых капелек, не шелестела вода по деревьям. Это утро звенело и искрилось, еще не поднявшееся солнце бросало шахматные тени на горы. Воздух был насыщен звуками и запахами. Он был такой плотный, что, казалось, его можно сжать в горсти.
Место своей вчерашней ночной стоянки они прошли на втором переходе. Прошли быстро, не останавливаясь. Юля только голову повернула, чуть сбавив шаг. Здесь тоже все изменилось. Напитавшийся водой ручей шумел, кедры на солнце загорались ярко-красным и оранжевым, в них не было вчерашней таинственности и настороженности. Поселившиеся здесь воспоминания попытались напомнить о себе — разговоры, хруст опавшей хвои под ногами, неприятный запах горелой обложки. Но все это скрылось за первым же поворотом. Юля привычно коснулась рукой придорожного камня и прибавила шаг, догоняя Петро.
Прощай, дневник! Извини, что так получилось.
Они спустились еще ниже, где их накрыл шум мчащегося поезда. Давнее землетрясение навалило поперек реки камни, но веселая вода и не думала останавливаться, она перепрыгнула преграду, каскадом обрушилась вниз и побежала дальше. Деревья глушили шум, но стоило из-за них выйти, как грохот наваливался всей силой.
— Стоим! — Петро в очередной раз посмотрел на часы.
Юля скинула рюкзак, пробежала по камешкам, присела на корточки.
Как же здесь было красиво! Вода переливалась и искрилась на солнце. Казалось, что она теплая, но на самом деле была ледяной. Она жалила руки, неприятной судорогой сводила пальцы. Юля смыла усталость с лица, сквозь ресницы прищуренных век покосилась на солнце. Робкое тепло грело замерзшие пальцы, и это было хорошо.