Девадаси. Верность любви
Шрифт:
Искушение было велико. К тому же в присутствии Аравинды Кири не ощущала никакой опасности. Он держался очень доброжелательно и просто.
— Я шудра, — сказала она на всякий случай.
— Вижу. И я шудра. Только не такой колючий, как ты.
Ее глаза вмиг стали похожими на раскаленные угли.
— Ты стал бы колючим, если бы изведал то, что изведала я!
— Что с тобой случилось?
— Тебе не понять, — отрезала Кири.
— Все мы живем в одном мире, а значит, нет ничего, что в конечном счете было бы ясно одному и непонятно другому!
— Мы с тобой живем в разных
И юноша неожиданно ответил:
— Могу. Когда я был мальчишкой, меня хотели сделать евнухом.
— Так ведь не сделали!
— Нет. Но я часто вспоминаю те минуты, когда меня привязывали к столбам и точили нож. А еще я представляю, что мне довелось бы пережить. Ужасная боль, унижение, проникающее в душу так глубоко, что его уже не вытравишь, и осознание, что ты никогда не сумеешь изменить того, что свершилось…
Кири замерла. На ее лице отразилось множество чувств, но она не промолвила ни слова. Аравинда терпеливо ждал. Когда девушка наконец пришла в себя, он как ни в чем не бывало спросил:
— Так мы будем заниматься?
С тех пор каждое утро они на два-три часа уединялись в одной из комнат дома Кайлаш. Что они там делали и о чем говорили, никто не знал, только порой оттуда выходила другая Кири, более мягкая, застенчивая, с горящими щеками и повеселевшим взглядом. Она очень смущалась, если ее кожи вдруг касалась горячая и гладкая кожа Аравинды, и старалась не смотреть в его чудесные глаза. Девушка удивилась бы, если бы узнала, что и он находит ее привлекательной — прежде всего, из-за искренности и прямоты, а еще, как ему казалось, удивительного бесстрашия перед жизнью.
Однажды, когда юноша попытался ее поцеловать, Кири не ударила его, не вынула нож, а сдавленно произнесла:
— Не надо! Я никогда не соглашусь принадлежать мужчине, даже если он прекрасен, как бог.
— Почему?
— Потому что я готова отдать себя лишь тому, кто захочет взять меня со всей честью, а это невозможно!
— Почему? — с искренним удивлением повторил Аравинда.
— Потому что я уже не девушка.
Он подошел к ней и заглянул в ее несчастные глаза с таким пониманием и лаской, на какие только был способен.
— Для меня ты — девушка. Ты не виновата в том, что случилось! А я очень одинок в этом мире. Беспомощен и растерян гораздо больше, чем ты! Я возьму тебя со всей честью, потому что сумел понять тебя за то время, пока обучал своим секретам. Ты очень способная, а главное — безудержная, раскованная, удивительно смелая! Злые люди унизили тебя и причинили боль, но со мной ни твоя душа, ни твое тело не узнают боли и стыда.
Кири слушала с замиранием сердца, а он продолжал:
— Я просыпаюсь ночью и думаю о том, как был бы счастлив, если бы ты спала рядом, а еще мечтаю, как днем мы вместе будем танцевать. Я не хочу, чтобы ты уходила из этого дома.
В глазах Кири блеснули слезы.
— Я не уйду. Из-за тебя.
— А я — из-за тебя. Когда придет время, давай уйдем вместе?
Аджит тоже думал о будущем. После отъезда Тулси он не
Однажды он решительно вошел в комнату, где Кайлаш вышивала сари для Тулси, и сказал:
— Очень скоро мне придется уйти. И я не знаю куда. За прошедшее время все так изменилось, что теперь я не вижу ни границ мира, ни границ человеческой души.
Женщина ничего не ответила, только ниже склонилась над рукоделием.
— Я не знаю, что делать, Кайлаш, что придумать, чтобы жить дальше! — потерянно произнес мужчина. — Быть может, вы ответите на вопрос: чему учит жизнь?
— Я тоже не знаю, — тихо промолвила Кайлаш, не поднимая глаз. — Меня жизнь научила лишь одному: за обретением всегда следует потеря — и наоборот. Любовь побеждает все, но любовь — это не только счастье, но и тяжелый труд.
— Вы любили?
— Богов, родителей, сестру, племянника, Тулси. И ее дочь.
— А мужчину?
— Нет.
Он понял.
— Вы испугались?
— Да. Неизбежного. Долга. Смерти. Я хотела жить, не важно как, но жить. Однако правильно ли это, не знаю.
— Вы были счастливы?
— Я была спокойна.
Аджит сел рядом с ней.
— Кайлаш! Вам еще будет тяжело — когда вы поймете, что у вас нет ничего по-настоящему своего. Я это понял, когда потерял Арундхати и встретил Тулси. Что было, то было, а что есть — то пришло слишком поздно.
Игла задрожала в ее тонких пальцах.
— Зачем вы это говорите? — прошептала Кайлаш.
— Потому что не хочу уходить, тем более уходить в никуда. — И спросил: — Кто занимается делами вашего покойного племянника?
— Друг Рамчанда. Господин Падма.
— Позвольте мне встретиться с ним! Быть может, я смогу оказаться полезным для вас?
— Я буду рада, — быстро произнесла женщина и еще ниже склонилась над шитьем. Ее щеки пылали.
Она должна была подумать, подумать над тем, что чувствовала, а еще — просто поверить. Поверить в свои собственные слова о том, что любовь побеждает одиночество, нерешительность, страх. Поверить, что перед ней тот, кого она, боясь признаться себе, ждала столько долгих лет.
Глава X
Торжественный гул моря, глухой и тяжелый, Анри услышал задолго до того, как они подошли к берегу, и в его взгляде тотчас появилось что-то пронзительное, острое, ибо в этом звуке таилось предчувствие борьбы и свободы. Запах соленой воды щекотал ноздри, прохладный ветер трепал волосы и одежду.
Очутившись на берегу, Анри долго смотрел на гигантские борозды похожей на огромное кружево пены, на скрытый в тумане горизонт, на носившихся в необозримой вышине птиц, чьи печальные крики перекрывали шум воды, и думал. О тех людях, с которыми не так давно простился и которые помогали ему все это время, о грядущем путешествии, о Париже. О Тулси, которая стояла рядом. Анри обнял ее за плечи, а потом посмотрел в глаза. Завтра. Они отплывают завтра. Молодой человек не отказался от своих намерений, но не был уверен в том, что их удастся осуществить.