Девадаси
Шрифт:
Из пестрой толпы, развлекающей повелителя сегодняшним вечером, Девар выделил только двух артистов, мужчину и женщину, которые разыгрывали миф о любви Шивы к его божественной супруге. Танцовщики двигались легко и изящно; похоже, они и в самом деле страстно любили друг друга, что придавало танцу особую чувственность и живость. Эти люди не просто выполняли свою работу — танец был их стихией, их жизнью.
Принц Арджун тоже заметил эту пару; он поманил танцовщиков пальцем и, когда они подошли, сияя улыбками, спросил:
— Кто
Женщина с готовностью сообщила, что она — бывшая храмовая танцовщица, девадаси.
Принц усмехнулся и промолвил:
— Я наслышан об их искусстве. Говорят, тот, кому довелось насладиться объятиями девадаси, не захочет знать других женщин!
При этом он беззастенчиво пожирал глазами тело танцовщицы, едва прикрытое яркими одеждами.
— Мы супруги, — сказал мужчина и взял свою спутницу за руку.
Принц пожал плечами, как бы говоря «Как хотите!», и спросил:
— Откуда вы?
— Храм, в котором мы служили, находится в Бишнупуре, — ответила женщина. — Там до сих пор танцует моя подруга, лучшая из всех девадаси, каких знал Шива! Ее зовут Амрита.
Девар заметил, как мужчина нахмурился и сжал руку женщины.
Принц Арджун небрежно бросил на пол туго набитый кошелек. Девар видел, что мужчине не понравился этот жест, однако он нагнулся и поднял кошелек, а потом с улыбкой поклонился. Девар не мог его осуждать. В конце концов, танцовщик честно заработал свои деньги.
После того как празднество закончилось и артисты разбрелись по домам, принц долго лежал на диване, утомленный шумом и мельтешением ярких красок. Затем он перешел в спальню и приказал слугам раздеть себя. Девар ждал, когда ему позволят уйти. Обычно он спал в соседней комнате, точнее, не спал, а пребывал в полусне, открывая глаза, как только раздавался малейший шорох.
— Завтра мы покинем Калькутту, — промолвил Арджун. — И отправимся в Бишнупур. Я хочу повидаться с женщиной, о которой говорила танцовщица. Амрита! — Он рассмеялся. — Быть может, ее любовь сделает меня бессмертным?
Огненный диск солнца скрылся за горизонтом, красно-синее небо стало чернеть. Тара с наслаждением вдыхала прохладный вечерний воздух. Она уже привыкла к тому, что каждая минута ее жизни наполнена счастьем. Мир перестал быть враждебным, пугающим, жаждущим уничтожить ее любовь. Теперь он был похож на цветущий сад, в котором она жила, — торжествующая, прекрасная, свободная, наконец-то ставшая самой собой.
Тара шла по вечерней Калькутте, и ее смех звенел, как звенели украшения и — радость в душе.
— Смотри, сколько рупий, Камал! Какая щедрость! — возбужденно говорила она, пересчитывая содержимое кошелька.
— Зачем ты сказала этому человеку про Амриту? — озабоченно произнес муж.
Тара вскинула удивленный взор.
— Почему бы и нет? Он сказочно богат, знатен, молод, красив. Возможно, он сделает Амриту счастливой.
Камал усмехнулся,
— Тебе изменило чутье, моя звезда! У этого мужчины мертвые глаза, они уже все повидали, он пресытился всем, что имеет. Он не может сделать счастливым кого бы то ни было, он способен только разрушать.
— Даже если это так, едва ли он отправится в Бишнупур.
В голосе молодой женщины прозвучали виноватые нотки. Случалось, Тара кляла себя за то, что за минувшие годы ни разу не навестила подругу. С одной стороны, она была готова поделиться своим сумасшедшим счастьем с каждым, с другой — стерегла его подобно цепному псу.
Муж не раз говорил, что им надо съездить в храм, но Тара всегда находила повод для отказа. Сперва это было отсутствие денег, потом ее беременность, а позже то, что Ума пока еще слишком мала.
Вопреки ожиданиям роды были тяжелыми, и Тара долго поправлялась. Однако Камал так трогательно заботился о ней и столь самозабвенно полюбил малышку, что молодая женщина не жалела о перенесенных страданиях. Теперь, когда Уме исполнилось три года, она предлагала ему обзавестись вторым ребенком, но он не хотел и слышать о том, чтобы жена вновь подвергала себя мукам.
Тара не желала посещать храм, ибо боялась, что эта поездка разрушит ее счастье. Кто знает, а вдруг в душе Камала всколыхнутся былые чувства, едва он увидит обитель Шивы! Если бы он узнал о ее страхах, то от души посмеялся бы над ними, но женщина хранила молчание.
Тара и Камал были желанными гостями на праздниках, им хорошо платили; год назад они смогли купить маленький домик и нанять служанку, которая занималась хозяйством и присматривала за Умой в те дни, когда Тара выступала.
Они подошли к своему жилью. Навстречу вышла служанка, девушка по имени Нила, она держала за руку Уму.
— Радость моя! — Родители одновременно устремились к дочери.
Камал подоспел первым и поднял девочку на руки. Большеглазая, светлокожая, с нежным румянцем, Ума была прелестна, и Тара не раз думала о том, что в будущем их дочь будет прекрасна, как богиня. Жаль, что Амрита, у которой тоже растет девочка, не знает о ее существовании.
Тара мечтала о том, чтобы подруга жила в Калькутте, но это казалось невозможным. Для этого Амрите пришлось бы оставить службу в храме и выйти замуж. Вот только за кого?
Молодая женщина не имела понятия, существуют ли на свете достойные мужчины, потому что думала только о Камале.
Во время выступлений женщины смотрели на ее мужа с восхищением, как на живого бога, обращались к нему как к божеству, желали коснуться рукой, и Тара испытывала мучительные приступы ревности, которые старалась скрывать. Конечно, она понимала, что это необходимая часть игры, той игры, в которую они привыкли играть с детства.