Девчонки и мальчишки
Шрифт:
Я выложил из мешка мокрый кочан.
— Вот так! А теперь можешь его взять обратно. И ты не раздражай мои нервы.
Как таких дураков держат на работе, не понимаю. А может быть, это он только со мной так себя ведет, издевается?
Мне очень хотелось размахнуться мешком картошки и трахнуть этому типу по роже. И в правлении он мне помешал и тут кочевряжится…
Но я должен был терпеть. Чуть бы я взбунтовался, он мог закрыть свою кладовку и сказать: «Зайдете завтра!» А до завтра мы ждать не могли.
По дороге к шалашу
На узкой тропинке, которая шла через высокую рожь, я встретил Нарика и Гарика. Они словно меня поджидали.
— А ну, постой-ка! — схватил меня за мешок длинноволосый Нарик. — Ты что несешь?
— Картошку, — ответил я и хотел пройти мимо.
— А ты не торопись, — загородил дорогу щуплый Гарик, растопырив руки. — Положи на землю, мы сейчас проверим. На колхозном поле выкопал?
— Я в кладовой получил.
— У Филимона? — спросил Гарик и прикрыл свой левый мышиный глаз.
— У Филимона.
— А где накладная?
— Какая накладная?
— При каждом товаре должен быть документ! — сказал Нарик и дал мне затрещину.
Дело оборачивалось худо. Драться я не мог. На спине у меня лежал мешок, а в правой руке я нес банку с медом.
Я втянул голову в плечи и спросил:
— Двое на одного, да?
Но они меня даже не удостоили ответом. Гарик нахально засунул указательный палец в банку и облизал его.
— Нарька! — вдруг обрадовался он. — Сплошная потрясенка! Ей-богу, мед!
Если бы у меня в руках был тот самый «дрын», который мы изготовили для врагов в шалаше, ух, и устроил бы я этим типам медовое угощение!
Пусть они вдвоем в конце концов и отдубасили бы меня, — один Нарька был в два раза выше меня, — но кому-нибудь я бы все-таки оставил на память фонарь. Я парень был отчаянный. Помирать так с треском!
А теперь я должен был стоять и смотреть, как эти два На-Гарика (так мы их стали называть чуть позже), отняв у меня банку, макали в нее пальцы и пожирали мой труд.
Я не понимал, в чем дело. Почему они напали на меня?
И только когда они вылизали весь мед и забросили банку в рожь, я понял.
Нарик поднес к моему носу кулак и сказал:
— На, понюхай. Чуешь, чем пахнет? Будете Зойку к себе зазывать, сделаем из вас антрекоты с гарниром.
— И студень! — добавил Гарик и тоже поднес кулак к моему носу. — Ультиматум предъявлен, а за остальное пеняйте на себя!
— Мы ее не зазывали, — сказал я, — она сама к нам приходит.
— А кто ей пишет любовные записочки, как вы там называете… из Кара-Бумбы? — Гарик толкнул меня плечом и вынул из своего кармана записку Владимира Сергеевича: «Зоенька, достаньте пенициллина!» Это не ваше послание?
Я был поражен: значит, Лешка тоже побывал в их лапах?!
— Вам ясно наше предложение? Вы свободны!
И, получив от Нарика легкую оплеуху, я отправился восвояси.
Владимира Сергеевича я застал у костра. Он помешивал кофе. Черно-бурая пена, словно лихо сдвинутый набок берет, лежала на кастрюле.
Под удивленным взглядом Владимира Сергеевича я сбросил на землю мешок и спросил:
— Ну, как себя чувствуете?
— Немножко отпустило… Только слабость, — через силу улыбнулся Владимир Сергеевич. — А это что? — он указал ложкой на мешок.
— Первый заработок! — сказал я. — Я тут еще немножко гуляшу принес. А Лешка еще не приходил?
— Пришел.
— А где он?
— Твой дружок арестован! Вот такие дела! — бесстрастно сказал Владимир Сергеевич.
— Как арестован?
У меня задрожали коленки.
— А очень просто: схвачен и брошен в кутузку! За темные махинации с фотоаппаратом!
— И он уже сидит?
— Сидит!
— И что теперь будет — суд?
— Сначала следствие, а потом суд.
— Надо немедленно поехать в Москву к его маме! — не на шутку всполошился я.
— Не надо! — вдруг раздался из шалаша Лешкин голос. — Судить — судите, а моей маме ничего не говорите!
— Арестованный, молчать! — приказал Владимир Сергеевич и обратился ко мне. — В нашем коллективе морально-бытовое разложение!
— А что же он натворил?
У меня уже немного отлегло от сердца.
— Да ерунда какая-то! Меня оклеветали, а вы уж тут раскудахтались! — сказал Лешка, высунув из шалаша голову.
— Я кому сказал? — прикрикнул на него Владимир Сергеевич. — Будешь разговаривать только на следствии!
— Ха-ха! Следствие! Это беззаконие! — отозвался Лешка. — Требую прокурора!
Владимир Сергеевич ему больше не отвечал. Он с интересом выкладывал из мешка мое добро и, подробно расспросив о том, где я его достал, радостно воскликнул:
— Вот молодец! Хвалю. Сейчас будем ужинать. И так как у нас сегодня праздник по случаю первого заработка, с нашего масла запрет я снимаю!
— Ура-а! — закричал из шалаша Лешка.
— А ты не радуйся, это тебя не касается! — ответил Владимир Сергеевич.
— Мне сегодня из-за вас морду набили, — проворчал Лешка, — а вы меня голодом морите! Где справедливость?
— Ты знаешь, чем этот ребенок около дома отдыха занимался? — посмотрев на меня, сказал Владимир Сергеевич.
— Чем?
— Кустарным промыслом!
— Не понимаю!
— А тут и понимать нечего. Он фотографировал отдыхающих! И брал с них деньги! По рублю за карточку. Я мешки за рубль таскал, а он карточки! Набил полные карманы денег и сказал, что завтра принесет снимки. Ну, все были довольны, а потом один из отдыхающих хотел ему помочь вытащить кассету, раскрыл фотоаппарат, и оказалось, что в нем не двигается пленка.