Девчонки и мальчишки
Шрифт:
— Но Лешка-то ведь еще не получил аванса, — возразил Владимир Сергеевич.
— А вы сами-то работали? — насупился Лешка.
— У Владимира Сергеевича бюллетень, — сказала Зойка.
— Знаем мы этот бюллетень! — ответил Лешка и подмигнул мне.
— А ты что ему подмигнул?
— Ничего, это у меня нервный тик.
Но этот «нервный тик» для меня лично означал многое.
Позавчера, когда мы с Лешкой ушли на работу. Владимир Сергеевич с Зойкой остались одни. А когда мы прибежали на обед, то увидели, что Зойка с Владимиром
Я догадался, что эти шашки Зойкины, и мне почему-то стало грустно. Значит, она специально ходила за ними домой.
А тут еще Лешка подлил масла в огонь. Когда мы пошли по грибы, он сказал мне:
— Ну, теперь пропало твое дело, не видать вам теперь Зоечку, как уши без зеркала!
— А куда она денется? — спросил я, сделав вид, будто ничего не понимаю.
— Никуда. Но просто она теперь будет чихать на вас с пятого этажа. Нужны вы ей больно!
— С чего это ты взял?
— А ты посмотри, кого она теперь по лбу щелкает?
Эти обидные для меня Лешкины домыслы я решил проверить сегодня же. Вернувшись к шалашу с грибами, я предложил Зойке сыграть в шашки, но она ответила:
— Некогда, некогда! Ты видишь, что с ним!
Она заботливо укрывала Владимира Сергеевича. Он не хотел ни есть, ни пить, но Зойка говорила:
— Ну, пожалуйста, я вас очень прошу! Вы увидите, вам же лучше сразу станет! — и пыталась его поить горячим кофе из кружки.
О, почему я не заболел ангиной!
А потом Владимир Сергеевич нам стал рассказывать эпизоды из своей жизни. И слушать его было необычайно интересно.
Однажды в зимнем туристском лагере он ехал с товарищем на лыжах по склону горы, и вдруг снежная лавина сбила товарища с ног и засыпала его. Надо было мчаться за помощью в лагерь, но Владимир Сергеевич не бросил друга, а стал его откапывать сам. И так он разгребал снег всю ночь, пока не вытащил на склон своего полуживого товарища.
Зойка с горящими глазами смотрела на Владимира Сергеевича.
— И он, значит, живой остался?
— Живой. Что ему сделается! Сейчас тоже, как и я, геолог, — сказал Владимир Сергеевич. — А вот еще другой случай…
Наш вождь с головы до ног был напичкан разными случаями. Каждый его герой, будь то какая-нибудь бабушка или профессор, все они имели свои голоса, свои походки, и я, например, очень зримо представлял себе худощавого охотника в рваном полушубке, в огромной волчьей шапке, на которого в тайге напал уссурийский медведь-шатун. Владимир Сергеевич пошел с ружьем на подмогу охотнику, выстрелил в упор, но медведь все-таки успел снять «скальп» с Владимира Сергеевича. И ему в больнице снова натягивали волосы на голову. Это был невероятный случай, и мы, может быть, и не поверили бы начальнику Кара-Бумбы, но он в доказательство показал нам длинный шрам под волосами на лбу.
Я слушал Владимира Сергеевича и думал о том, что за таким бы человеком я пошел бы на край земли. Только зря он все это при Зойке рассказывает!
Владимир Сергеевич лежал перед костром, и на его бледное, осунувшееся лицо спадали со лба две прядки волос, которые он то и дело закидывал пятерней назад. Глаза его — большие, карие — были очень живыми.
Вдруг в кустах мелькнула голова какого-то мальчишки. Мелькнула и исчезла.
— Что-о такое? — приподнялся на локте Владимир Сергеевич. — А ну-ка, Лешка, узнай, в чем дело.
Лешка вскочил на ноги и кинулся в кусты.
Через минуту он привел к шалашу наголо остриженного веснушчатого паренька. На нем были трусы и белая рубашка с пионерским галстуком. Ему было лет девять-десять. Он оглядел нас всех, бросил взгляд на шалаш и нерешительно сказал:
— Здравствуйте… товарищи! К вам можно?
— А-а, заходи, заходи! — будто старому приятелю, ответил Владимир Сергеевич. — Откуда пожаловали? Куда путь держите?
— Мы… я… — проговорил мальчик, не зная, с чего начать. — Мы в пионерском лагере все живем… А мне своего друга позвать можно?
— Ну что ж, зови! — сказал Владимир Сергеевич.
Мальчишка засунул два пальца в рот, оглушительно свистнул и закричал:
— Эй, Славка, иди сюда! Не бойся!
Кусты за шалашом зашуршали, и рядом с неожиданным пришельцем появился новый. Он был так же, как и первый, стриженый и в пионерском галстуке. Лицо у него было монгольское: скуластое, с узенькими щелочками глаз и с широким облупившимся носом.
— Вот, — сказал веснушчатый, — мы вдвоем пришли. Это Славка, а я Толя. А это правда, что вы к себе в шалаш принимаете?
— Конечно, правда. Вы же пришли и видите, мы вас не гоним! — сказала Зойка.
— Нет, мы не об этом… — сказал Славка. — Ну, в свой отряд вы записываете или нет?
— А какой у нас отряд? — удивленно спросил Владимир Сергеевич.
— Как какой? Вы же сами знаете… — улыбнулся Толя.
Мы переглянулись.
— Мы-то все знаем, а вот ты что скажешь? — сказал я.
— Ну, про вас говорят, что у вас тут детский партизанский отряд по борьбе за самостоятельную жизнь…
Владимир Сергеевич улыбнулся, но тут же спрятал свою улыбку и спросил:
— Ну, и с кем же мы боремся?
— Конечно, это, может быть, враки, — опустив глаза, сказал Славка, — но, говорят… с родителями!
Я хотел захохотать, но Владимир Сергеевич мне сделал знак рукой.
— А тебе кто же насолил, папаша или мамаша? — спросил вдруг Лешка.
— Ему мачеха насолила, — ответил за друга Толя.
При слове «мачеха» у меня сжалось сердце. Я спросил:
— А она тебя бьет или работать заставляет?
— Хуже… — ответил Славка.
— Она ему совсем дышать не дает! — пояснил Толя. — Вот мы приехали в лагерь, а его мачеха в этой же деревне себе дачу сняла и все время лезет его целовать. А ему стыдно перед ребятами.