Девчонки и мальчишки
Шрифт:
Лешка мне как-то таинственно сообщил, что после танцев все отдыхающие расходятся по аллеям и начинают целоваться. И тут же он спросил:
— А ты бы Зойку… поцеловал?
Я трижды смачно сплюнул на землю и передернулся:
— Охота была пускать слюни!
— А я бы поцеловал! — убежденно сказал Лешка. — Том Сойер целовался с Бекки Течер? Целовался! Ну, а я рыжий, что ли?..
Может быть, Лешка и был честнее меня в своем откровении, но мне не хотелось посвящать его во все свои думы о Зойке. А я иногда даже мечтал
Лешка пошел к дому, отдыха, размахивая «ФЭДом». Оставить фотоаппарат в шалаше он побоялся. «Еще, чего доброго, заснет Владимир Сергеевич, и фотоаппарат кто-нибудь свистнет!»
Я смотрел ему вслед и долго колебался: а не пойти ли вместе с ним? Ну, приду в колхоз, ну, скажу, что мне хочется поработать. А дальше что? Там, конечно, спросят: «А что ты умеешь делать?» Я отвечу: «Ничего!» — «Ну, и до свиданья!» — скажут. И пойдешь не солоно хлебавши…
В страшном душевном смятении я направился в правление колхоза.
Около правления — кирпичного дома с широкими окнами — стояла новенькая «Волга». Об ее передний буфер терся поросенок. Над шиферной крышей дома возвышалась алюминиевая телевизионная антенна. На доске объявлений висело: «Товарищи колхозники! Организуется экскурсия на один день в Ленинград! Полет на «ТУ-104». Записываться у Кукушкиной».
На ступеньках дома остановился. Из раскрытого окна вылетал стук счетных костяшек и чей-то голос: «Райфо! Райфо! Это Коляскин говорит! Плохо слышно!»
Над чайной, которая была по соседству с правлением, плавал запах гуляша с картошкой.
Я стоял в полном смысле слова на пороге новой жизни. За дверями была РАБОТА. Та, за которую платят деньги и на которые можно будет купить тарелку гуляша. Об этой работе говорят во всех семьях взрослые: «Ну, как ваша работа? А где вы работаете? А по душе ли нашли работу?»
Но, по-честному говоря, меня сейчас очень мало интересовали деньги. Я знал, с голоду не пропаду. У нас есть продукты. Владимиру Сергеевичу, конечно, не нужны наши заработки. Он просто хочет заставить нас заниматься делом, А помогать я буду колхозу от души, бесплатно!
Я вошел в правление.
В светлой комнате, оклеенной зелеными обоями, за столом сидел какой-то одноглазый мужичок.
Я с ним поздоровался и спросил:
— А можно ли видеть председателя колхоза?
— А зачем он тебе? — спросил мужичок и стал оглядывать меня своим мутным и красным глазом.
Я замялся, а потом прямо сказал, что пришел устраиваться на работу.
— На работу-у?! — удивился мужичок и даже привстал со стула. — И как, значит, за деньги или за трудодни?!
— Могу и бесплатно.
Мужичок вдруг хихикнул и полез в карман за кисетом. Свернув цигарку и пыхнув в меня едким дымом, он сказал:
— А губа у тебя не дура, я гляжу. Папка с мамкой тебя кормят-поят, а ты, значит, на лисипед хочешь подзаколотить?
— А я теперь сам себя кормлю.
Лицо у одноглазого вытянулось.
— А, ты сирота, что ль?
Что отвечать? О нашем уговоре — хлебнуть самостоятельную жизнь — рассказывать мне не хотелось. И я вздохнул:
— Может быть, и сирота…
— Знаешь, пацан, идит-ко ты отсюда, пока я тебе кузькину мать не показал. А к кому намедни матеря в шалаш приезжали, и вы там чаи распивали, а? Я все знаю!
Красный глаз у мужичка недобро сверкнул, и я понял, что никакого председателя колхоза мне тут не видать. Мне хотелось зайти в соседнюю комнату, в которой какой-то Коляскин настойчиво вызывал по телефону райфо, но, кто знает, может быть, и там меня на смех поднимут. Ведь действительно смешно: пришел незнакомый мальчишка и требует работу!
Я вышел из правления. Село в этот жаркий полдень было словно вымершее. Куры лежали в серой придорожной пыли. Под плетнем в тени, полузакрыв глаза и разбросав точеные ножки, валялся жеребенок. А из людей только одна девчонка в красном платье крутила колодезный ворот.
Где-то в поле тарахтел трактор. В кузнице звенела наковальня. Чей-то женский голос кричал: «Эй, Манька-а, идем полоть!»
Везде шла работа.
А настроение у меня было неважнецкое.
Меня уже по-настоящему стало задевать: неужели мне, мальчишке, очень трудно найти для себя настоящее дело?
И вдруг я увидел, что неподалеку от пруда строится дом. Я подошел поближе к строительной площадке и стал смотреть на то, как двое молодых рабочих в узкой траншее в земле укладывали огромные куски белого камня и заливали их цементным раствором.
Широкоскулый парень в голубой грязной майке — его звали Петька — говорил:
— Сегодня обязательно мы должны все забутить. А то Коляскин даст нам жару!
— Пускай людей дает, тогда лучше будет. Взвалил такое дело на двоих и пошел щи хлебать! — отозвался Мишка, краснолицый и небритый паренек. — А ты что, малец, рот разинул? — вдруг рявкнул он на меня.
— Да ничего, — ответил я.
— А ты нам дёру на рубль купишь в сельпо?
— А что такое «дёр»?
— Вот подойди сюда поближе, узнаешь…
Я подошел к Мишке, и вдруг под хохот своего приятеля он схватил меня за ухо и начал его трепать!
Я в один миг вывернулся и с размаху дал Мишке ногой под зад и отскочил в сторону.
— О, вот это мне нравится! — обрадовался Петька. — Теперь оба узнали, что такое дёр! А я тебя видел. В лесу живешь?
Тон у Петьки был миролюбивый, и Мишка уже тоже смотрел на меня без злости, которая на секунду загорелась в его глазах после моего удачного удара. И потому я, улыбнувшись, ответил: