Девчонки и мода
Шрифт:
Перед картиной «Происхождение Млечного Пути» он всплескивает руками и выпучивает глаза.
– Фу-у-у-у-у! Какая бесстыдная тетя, да? – голосит он.
Я тяжко вздыхаю. Анна молчит. Отец терпеливо объясняет Цыпе, что она вовсе не бесстыдная, тем более что это картина великого художника, иллюстрирующая прекрасный древний миф.
– А я все-таки думаю, что она бесстыдная, – настаивает Цыпа. – Скажи, Элли, она ведь бесстыдная?
По правде говоря, эта картина меня тоже порядком смущает, но я напускаю на себя важный вид и отвечаю:
– Ты еще слишком мал, чтобы
– Ничего подобного. Я люблю искусство. Но эта картина точно бесстыдная. У этой тети отвислые складки, прямо как у тебя.
Я знаю, что он имеет в виду всего лишь женскую грудь, не важно, какого она размера. Но от слов «отвисшие складки» мне хочется разрыдаться на месте. Я чувствую, что вот-вот сорвусь. Ощущаю себя куском зыбкого розового желе.
– Встретимся у выхода через полчаса, ладно? – говорю я и уношусь прочь.
«Отвисшие складки» прочно засели у меня в голове и, словно червяк-вредитель, точат мой мозг. Я пытаюсь сосредоточиться на картинах, коль скоро мне представился случай побродить по музею одной, но ничего не выходит. Тогда я принимаюсь оценивать каждую изображенную на картине женщину: какая она – худая или толстая? Многочисленных дев в безразмерных голубых одеяниях оценивать трудновато, так что я переключаю все свое внимание на обнаженные фигуры. Самая стройная из них – красотка Венера в широкополой шляпе и ожерелье. Она стоит, подняв одну руку и согнув в колене ногу. Своей безупречной вытянутой фигурой она напоминает мне Надин.
Есть тут и Венера покрупнее, целующая юного купидона на фоне каких-то загадочных существ. Она определенно соблазнительна и прекрасно осознает силу своей красоты. Худой ее не назовешь, но выглядит она подтянутой, как будто каждый день тренируется в спортзале. Точная копия Магды.
Пытаюсь узнать на картинах себя – и нахожу собственный портрет на полотнах Рубенса. Двойные подбородки, пухлые складчатые руки, дряблые ляжки, отвислые животы, огромные рыхлые ягодицы. Вот трем девицам «в теле» протягивают золотое яблоко. Они выглядят так, будто съедают по целому яблоневому саду в день.
Все, больше никогда не притронусь к еде.
Глава 4. Толстуха
Итак, я решаю ничего не есть. Ничего не кусать, не жевать, не глотать. Казалось бы, чего проще.
Только на деле все оказывается куда сложнее. Это самое трудное, что мне когда-либо приходилось делать в жизни, и целыми днями мои мысли заняты только едой.
Избежать завтрака проще всего. По утрам у меня с голоду кружится голова и слегка мутит, так что от вида громко чавкающего отца и причмокивающего Цыпы аппетит пропадает сам собой, и я лишь потягиваю черный кофе за компанию с Анной.
Со школьными обедами справиться тоже не проблема. Сперва запах из столовой стелется по коридорам, заползает в класс, и поначалу у меня щекочет в носу, урчит в животе и рот непроизвольно наполняется слюной. Но в самой столовой совладать с собой куда проще. Тамошний запах намного тошнотворнее, а если хорошо постараться, то и вид еды начинает внушать стойкое отвращение. Просто я пытаюсь смотреть на нее другим взглядом. Сосиски представляются мне обугленными мужскими причиндалами, неприлично розоватыми в местах, где треснула кожица. Пицца выглядит омерзительней, если вообразить, что помидоры на ней – это кусочки окровавленной плоти, а расплавленный сыр – вонючий гной. Печеная картошка напоминает дымящийся конский навоз. Так что отказаться от всех этих кушаний совсем не трудно.
Куда сложнее устоять, когда меня угощают Магда и Надин. Магда протягивает мне целый кусок сладкого домашнего пирога с орехами, и не успеваю я опомниться, как съедаю все до последней крошки, попутно заляпывая липкой начинкой подбородок. Это так божественно вкусно, что у меня аж слезы на глаза наворачиваются. Еще бы, я столько дней морила себя голодом, что пирог показался мне сказочным лакомством, но как только он исчез у меня во рту, оставив о себе лишь воспоминания и прилипшие к ладоням крошки, я прихожу в ужас.
Сколько же в нем калорий? 300? 400? А может, все 500? Там же сахар, масло и дико калорийные орехи!
Я говорю, что мне нужно срочно отлучиться в туалет, но Магда и Надин увязываются за мной, так что я уже не могу запустить себе два пальца в рот, чтобы вызвать рвоту, потому что девчонки наверняка услышат.
Надин, как обычно, поедает один за другим шоколадные батончики – то «Твиксы», то «Киткаты». Ну почему такая несправедливость? Как ей только удается не толстеть? И сохранять безупречную белоснежную кожу без единого прыща? Она жует шоколадки рассеянно, пару раз откусывает от батончика сама, а потом протягивает их нам с Магдой.
– Надин, я же на диете, – вздыхаю я, отводя ее руку.
– Опять ты со своими диетами, – закатывает глаза Надин.
Ну ладно, допустим, раньше я тоже садилась на диету, но скорее ради развлечения. На этот раз все серьезно, как никогда.
Дома после уроков сдерживаться еще сложнее. Ведь я уже давно привыкла плотно перекусывать приходя из школы: хлебцами с медом, овсяными лепешками, сыром, виноградом, горячим какао, домашним печеньем – то есть нормальной полезной едой. Хотя нет, не полезной. Скорее вредной. Ведь это она превращает меня в уродливую жирную свинью. Все, не могу больше это есть. И не буду.
Анна не пытается меня уговаривать. Цыпе она готовит закуски к чаю как обычно, а себе и мне нарезает морковь, сельдерей и дольки яблока. Мы садимся за стол и принимаемся на пару хрустеть. Цыпа в недоумении смотрит на нас и, опасаясь, что его лишают чего-то вкусного, тоже требует себе сельдерей.
– Он же безвкусный, – отплевывается он. – Не, мне точно не нравится.
– Нам тоже не нравится.
– Зачем же вы его едите? – удивляется Цыпа.
Отец тоже считает, что мы с Анной спятили. Он с подозрением косится на то, как мы отрезаем себе на ужин по тоненькому кусочку ветчины, четвертинке помидора и заедаем все это листьями зеленого салата.