Девиант
Шрифт:
Не в первый раз уже. Довольно давно я вычитал эту сказку… вернее, сказание… Вы помните, наверное. Тринадцатый век. «Прииде нечестивый и безбожный царь Батый на Русь воевать; грады и веси разоряше… людие мечу предаваше… и бысть плач великий». Плакал и благоверный князь Георгий, внук равноапостольного князя Владимира. А поплакавши собрал дружину, Богу помолился — и пошел навстречу Батыеву войску. «И бысть сеча велия и кровопролитие многое». Храбро бились русские, но очень неравны были силы. Князь Георгий с остатком своей дружины ушел вниз по Волге и засел в Малом Китеже. Весь день бились с Батыем, осадившим город, а ночью Георгий с уцелевшими бойцами бежал в Великий Китеж, что стоял на берегу озера
Вот такое сказание. Ученые люди причисляли его к средневековым ходячим сюжетам о затонувших городах. Но было на Руси еще и такое толкование сюжета: во время раскола в Китеже спасались праведники — приверженцы старой веры — от антихриста, каковым считали Никона. В окрестных селах еще долго слышали колокольный звон, доносившийся со дна озера…
На географических картах Китежа нет — ни Малого, ни Великого. Нет и тогдашнего озера Светлояр. (Есть одноименное, но оно, расположенное километрах в ста к востоку от Волги, вряд ли было тем самым легендарным Светлояром.) Но ведь это не означает, что Китежа не было в действительности. На пустом месте не возникают легенды. Трои тоже не было на картах, но Шлиман раскопал же, нашел ее. Короче: я стал наводить справки и выяснил, что Китеж мог стоять на том месте, где теперь город Городец — в Нижегородской области, у южного края Горьковского водохранилища. Возможно, в этом водном бассейне сохранились какие-то следы затонувшего древнего града. Я подговорил двух ребят, с которыми ездил когда-то на Белое море добывать мидии, — уговорил их летом поехать в этот Городец, понырять в водохранилище, посмотреть, что прячет оно на дне. Мы опытные дайверы — может, и найдем что-нибудь такое… осколки старинной сказки…
Но прежде мне нужно управиться с Тукарамом и Махипати, а также, по возможности, и с Анантапханди — на переводы их стихов со мной недавно заключило договор одно издательство, заинтересовавшееся литературой маратхи. В периодике прошли два рассказа Сатхе в моем переводе, и теперь я как бы числюсь по разряду переводчиков.
Однако пора закрыть окно. Дыма в комнате стало меньше, но холоду я напустил многовато. Закрываю — и вдруг опять, опять… Что-то произошло нехорошее — с кем?.. Скорее всего, ложная тревога. Может, какое-то уличное происшествие случайно царапнуло мой сверхчувствительный нерв. Но на всякий случай я звоню в турфирму, где работает Катя. Набирать приходится несколько раз, у них вечно занято, но вот наконец я слышу высокий Катин голос. Ну слава богу, все в порядке.
— Нет, ничего не нужно, — говорю в трубку. — Я просто так звоню. Хочу тебе сказать, что не оттого я доволен, что мне тепло, но мне тепло оттого, что я доволен.
— Ой, Олег, не морочь голову.
— Это не я, — говорю. — Это Спиноза.
— Мне некогда, тут посетители. Сережа пришел из школы?
— Нет еще… Ага, вот хлопнула дверь. Пришел.
— Накорми его. В холодильнике тефтели и пюре.
— Накормлю, не беспокойся. — Я кладу трубку.
Бормоча себе под нос: «Неужели в самом деле в холодильнике тефтели», отправляюсь на кухню. Насчет пюре у меня тоже есть придумка:
Как-то раз на суаре Молвил старый наш кюре: «Предпочту любой муре Я хорошее пюре».Разогретые мною тефтели Сережа поедает быстро. Он вообще очень динамичный мальчик, постоянно в движении, велосипедист и роликобежец. Ему идет одиннадцатый год, и я думаю, что по возрасту он мог бы быть более начитанным. Я-то, во всяком случае, в свои десять лет читал куда больше. Но Сережа, как и все нынешние дети, книгам предпочитает телевизор. И обожает компьютерные игры — это, можно сказать, всеобщее генеральное поветрие. Мне кажется, оно не способствует развитию IQ, то есть коэффициента интеллекта.
— Почему ты не ешь пюре?
— Не хочу, — говорит Сережа, скользнув по мне быстрым взглядом. — А что такое «Трансваль»?
На днях сообщили об ужасном происшествии в Ясеневе — там обвалилась крыша аквапарка, почему-то названного этим именем, — погибли люди.
— Трансвааль, — говорю. — Через два «а». В Южной Африке есть река Вааль. Так ее когда-то назвали голландские поселенцы — буры. А местность за Ваалем назвали Трансвааль. Там шла война между англичанами и бурами.
— А зачем голландцы полезли в Африку?
— Ну не то чтобы они полезли, — говорю. — Они бежали из Европы от религиозных притеснений, основали на юге Африки Капскую колонию. А когда вторглись англичане…
Тут я умолкаю: вижу на Сережином лице отсутствие интереса. Он, дожевывая последнюю из тефтелей, срывается с места — спешит к компьютеру. Вскоре из его комнаты — бывшей маминой — доносятся вой моторов, крики, автоматные очереди, ну, в общем, пошла игра. Бессмысленная и беспощадная.
Будь моя воля, я бы запретил Сереже эти компьютерные «стрелялки». Поначалу, когда Катя с ним переселились из Медведкова ко мне, я попытался принять участие в его воспитании. Сережа был неглуп. И красив, весь в маму — стройный и тонкий, с чертами лица, словно вычерченными по хорошим лекалам, только уши немного портили, стояли торчком, — наверное, достались от папочки (Катя говорила, что он наконец оставил их в покое, уехал на заработки не то в Анголу, не то в Алжир).
Да, но вскоре я понял, что мое вмешательство нежелательно. Не только потому, что в Катиных глазах я, со своими странностями, не гожусь в воспитатели, — тут она, возможно, права. Но дело в том, что она, Катя, остро чувствует свою вину перед сыном. Ну как же, прогнала отца, потом надолго уехала, оставив двухлетнего Сережу на попечение болезненной бабушки и вечно чем-то недовольного деда. Вот по возвращении в Москву Катя и пустилась, скажем так, наверстывать упущенное внимание к сыну. Что Сереженька пожелает, то мама и сделает: купит модные джинсы, или импортные ролики, или белые кроссовки с синей надписью «Maradona». Вот вам! У моего сына все не хуже, чем у ваших детей!..
Что и говорить, при ее незначительной зарплате (и при моих нерегулярных заработках) такое безудержное попечение очень напрягает наш скромный бюджет. Вообще-то мне ничего не нужно — удовлетворяюсь минимумом еды, ношу старые джинсы и свитеры. Кате, конечно, как и любой женщине, хочется покупать модную одежду и украшения, но она умеет ограничивать свои желания. Носит то, что привезла из Испании. Сосредоточена на потребностях сына и, увы, не замечает (или не хочет замечать) его возрастающий эгоизм.
Сережа, конечно, знает, что я ему не отец. Не называет меня папой. Дядей Олегом — тоже. Никак не называет. Я для него — некто живущий с его мамой, и меня можно использовать как справочное бюро. Что такое Млечный Путь? Какая разница между револьвером и пистолетом? А что такое сталинские репрессии?.. Он мальчик толковый, быстро схватывающий информацию, коей переполнена нынешняя жизнь. Но я не знаю, сможем ли мы стать друзьями, когда Сережа подрастет.
Не умолкает, все более нарастает треск автоматных очередей в его комнате. С кем он там воюет?