Девица с выкрутасами
Шрифт:
— Апелляция ничего им не даст…
Патриция подумала, что такое просто невозможно. Дурацкие показания девиц, по-идиотски, вопреки всем правилам проводимое судебное следствие, старый маразматик за судейским столом… Конечно, придурка в высших сферах найти не проблема, но не такого же! Или всё это дело замешано на связях, а Кайтуся прислали, чтобы он имитировал обвинение и держал на коротком поводке трухлявого птеродактиля…
Она собралась с мыслями и добавила:
— И этот некто наверху очень меня интересует… — замолчала и оглядела присутствующих. Нет, в такое просто
«Третье дно» пани Ванда приветствовала лёгкими, практически беззвучными аплодисментами.
Перед Высоким Судом предстала Зажицкая.
Она вполне соответствовала образу, созданному показаниями свидетелей и обвиняемого. Очаровательная девушка, сексапильная, невысокая, стройная и изящная. Было в ней что-то от ласки, ну и, разумеется, перебор в одежде и макияже. Она явно решила выглядеть эффектно, вот только не понятно, для кого этот эффект предназначался, не для судьи же с заседателями? Посади по обеим сторонам от судьи два пня в скучных деловых костюмах, никто бы подмены и не заметил. Вероятно, она постаралась на всякий случай — по привычке.
Зал суда понемногу наполнялся. На первом ряду вместе сидели Гонората и уже опрошенная Павловская. За «греческим носом», занимавшим своё прежнее место, перешёптывались какие-то две мамаши, явно допущенные на слушания по родственным основаниям. Чьи это были матери, Патриция понятия не имела.
Только сейчас она вспомнила, что собиралась расспросить о «греческом носе» пани Ванду, и, надо же, совсем из головы вон! Кто он такой и почему тут сидит? Кайтуся спрашивать — дохлый номер, всё равно правды не скажет, а только привязался бы с глупыми намёками, а то и подозрениями, да ещё постарался бы связать интерес Патриции к этому типу с делом об изнасиловании, в рамках которого он бичует всеобщее падение нравов…
Напяль на себя распутная Зажицкая хоть кокошник со страусиными перьями, судью бы это не впечатлило. Обстоятельства её знакомства с подсудимым он оставил в небрежении, сразу перейдя к самому интересному:
— Когда вы вступили с ним в связь?
Зажицкой вопрос не понравился. Заметно было, что она рада была бы отказаться отвечать и чувствовала себя весьма неуютно.
— Ну, недавно, в августе.
Патриция удивилась. В предыдущих показаниях август фигурировал, но создавалось впечатление, что не успел Климчак выйти из ворот тюрьмы, как эта самая Зажицкая тут же к нему в объятия и кинулась. А получается — ничего подобного. Прошло без малого полгода, прежде чем они определились. Интересно, кто проявлял инициативу, а кто сопротивлялся, и как это так произошло, что всего-навсего двухмесячный роман получил такую огласку? У Зажицкой, конечно, муж имелся. Факт, исходя из возраста ребёнка — уже два года замужем… Ерунда, муж и ребёнок не обязаны совпадать по времени… Как бы там ни было, семейное положение вовсе не стало препятствием на пути к Лёлику.
— Вы познакомили Руцкую с Климчаком?
— Да.
— При каких обстоятельствах?
По непонятной пока причине настроена Зажицкая была крайне враждебно. Может, кусала себе локти, что сама же их и познакомила?
— Я точно не помню.
Зато судья помнил. Он тяжко вздохнул и принялся по новой задавать всё те же вопросы, будучи уверен, что получит на них всё те же ответы, потому как лгать тут не имело ни малейшего смысла. Встретились, Зажицкая зашла к Гонорате, Стася ждала у ворот, пошли в кафе…
— А в кафе что было? О чём говорили? Она кокетничала или как?
Свидетельница постаралась припрятать неприязнь и проговорила сухо и слегка обиженно:
— Я бы так не сказала. Болтала по-приятельски.
— Показывала какие-нибудь фотографии?
— Только удостоверение. Сказала, что плохо на том фото получилась.
— Говорила, что она девственница?
— Как-то так выходило.
Равнодушие Зажицкой казалось абсолютно искренним. Тема девственности ей явно надоела. Патриции тоже. А очень может быть, что и судье.
Тот по своему обыкновению сделал скачок во времени:
— А что там случилось с той встречей в Лонцке?
— Они собрались и уговаривали меня, чтобы я тоже поехала. Климчаку нравилась Мельницкая, и он хотел с ней увидеться. Мы договорились встретиться на остановке, но их там уже не было.
— И на чём вы поехали?
— На такси.
— А кто платил?
— Климчак.
«Какая ему, на фиг, разница, кто платил за такси Зажицкой и Климчака? — подумала Патриция. — Какое это имеет касательство к изнасилованию Стаси? Разорился на такси и от расстройства её поимел?!»
Нет, судья спрашивал о чём попало, потому как готовился к следующему вопросу, в который вкралась нотка сомнения:
— Обвиняемый показал, что вы были близки и с целью половых сношений отправились в лес?
Зажицкая немного помолчала:
— Нет, это неправда.
— Тогда зачем ехали?
— Ему нравилась Мельницкая, — повторила свидетельница.
Поскольку сам судья, похоже, в лесу не баловался уже давненько, он, покопавшись в документах, поспешил перейти к более понятной ему теме:
— Вы ездили в Познань?
— А что, ваша честь, это запрещено?
Ого, за такой постановкой вопроса скрывалась глубокая обида. Судья легкомысленно игнорировал проблему свободы передвижения.
— Вы говорили, что боитесь ареста?
Ещё как боялась, это было видно сразу. И Гонората, и Павловская давали показания совершенно спокойно, без малейших опасений, даже сопровождаемый милиционером молодой человек не проявлял беспокойства, а вот Зажицкая — напротив. Она всё время была настороже, и последний вопрос ей категорически не понравился.
— Она жутко боится, — шепнула Патриция в брошку, а Кайтусь, вдруг заинтересовавшись, посмотрел на свидетельницу.
Зажицкая опять помолчала и, поразмыслив, нашла выход:
— Это когда? — спросила она осторожно.
Судья чужие вопросы пропускал мимо ушей.
— Вы признавались Климчаку… — недовольно подсказал он.
— Нет. — Тут свидетельница проявила твёрдость.
— А откуда же он знал?
— Я говорила его сестре…