Девичьи сны (сборник)
Шрифт:
– У нас мало кто купается. Вода грязная. – И, подумав немного, добавила: – У меня есть свободная комната, но только одна тахта. – И, еще помолчав: – Могу взять у соседки раскладушку.
Быстро договорились об оплате, сели в дилижанс и покатили по уснувшим под горячим полуденным солнцем улочкам с пыльной травой, торчащей из разбитого асфальта, с двухэтажными домами, стены которых тут и там были разрисованы непонятными граффити – признак того, что и до глубинного райцентра докатилась дурацкая манера столичных юных олухов.
Поворот, еще поворот, палатка «Фрукты, овощи» – и мы въехали во двор хрущевки-пятиэтажки. Тут росли несколько старых усталых тополей, стояли штук пять машин. В углу двора галдела возле турника группка подростков. Здоровенный желтый бульдог, сидевший там, вскочил и облаял нас, когда мы вылезли из дилижанса.
– Сидеть, Джон! – крикнул ему раскачивавшийся на турнике мальчик в белой бейсболке и длинных черных трусах с синими лампасами.
Вслед за дамой – ее звали Анной Тихоновной – мы вошли в крайний подъезд.
– Нет собаки ласковее бульдога, – объявил я, поднимаясь по лестнице, – но на вид этого не скажешь.
– Неплохо придумал, – засмеялся Вадим.
– Это не я, – признался я со свойственной мне скромностью. – Это Джером Клапка Джером.
У Анны Тихоновны была малогабаритка на пятом этаже. В маленькой комнате помещалась она сама со своей кошкой Фросей – белой пушистой красавицей в рыжих пятнах. Комната побольше служила ей, как видно, мастерской. На столе прочно стояла швейная машинка, вокруг валялись обрезки голубого шелка – Анна Тихоновна шила на продажу дамские шапочки типа чалмы. («На пенсию разве проживешь?» – говорила она.) Проворно стала она наводить порядок, потащила машинку, я отобрал ее и вынес в маленькую комнату, поставил по указанию хозяйки на стул в углу, возле телевизора.
В «нашей» комнате над широкой тахтой висел фотопортрет военного в капитанских погонах – я невольно ахнул, взглянув на него. Мрачноватый прищур, ироническая улыбка, орлиный нос – ни дать ни взять наш Вадим, поразительное сходство! Только шевелюра погуще, чем у моего друга с его ранней лысиной. Понятно, почему Анна Тихоновна удивленно воззрилась на Вадима.
– Это мой сын, – сказала она. – Его убили в Чечне.
Ранним вечером притащили из ближнего гастронома хлеб, банку сайры, бутылку «пшеничной». Позвали, конечно, Анну Тихоновну. Она сварила картошку, из холодильника извлекла миску квашеной капусты. Сели в маленькой кухне ужинать.
– Вам сколько лет, молодые люди? – спросила наша хозяйка после первой рюмки. – Тридцать шесть? Вот и моему Мише столько же… было бы… Восемь лет уже, как его чечены убили.
Вадим снова налил в рюмки, предложил почтить память погибшего. Анна Тихоновна выпила залпом. Раскрасневшаяся, с влажными глазами, заговорила, глотая от волнения слова:
– Думали, раз Грозный взят, значит, всё… А они ворвались обратно в Грозный, окружили наших. Миша со своей ротой отбивал, отбивал ихние атаки… запрашивал по радио, чтобы помощь… а не было помощи… В цинковом гробу вернулся в Горький, Зинаида, сноха, его привезла. Там мы и похоронили Мишу, в Горьком.
– В Нижнем Новгороде, – сказал я.
– А я привыкла по-старому называть, – с некоторым даже вызовом возразила Анна Тихоновна.
Сережа, напившись чаю, попросил:
– Можно я телевизор посмотрю?
– Ой, конечно! – Анна Тихоновна отвела его в свою комнату, включила «ящик» и вернулась в кухню. – Что с Россией сделали! – заговорила после третьей рюмки. – Не знаю, как вы, а я против. Уж лучше бы Горбачев не начинал эту чертову перестройку. Были, конечно, недостатки, но в общем жили хорошо, спокойно.
– Ну да, – сказал я, – с обязательным единогласием, с очередями за сахаром, колбасой, водкой. За гэдээровским и чешским ширпотребом. Миллиарды гнали на гонку вооружений…
– Я была директором педтехникума, – гремел басовитый голос нашей хозяйки, – мне зарплаты на все хватало! Ездили в Крым, в санаторий. А теперь? Вот на пенсию вышла, а разве на нее проживешь? Что толку, что очереди исчезли и продуктов много, если не на что их купить?
– Горбачева теперь ругают за перестройку, – вступил в разговор Вадим, поглядывая веселыми, как всегда при выпивке, глазами, – а я хвалю! За плюрализм. За то, что вывел войска из Афганистана.
– Он вывел, а Ельцин ввел в Чечню! Зачем? Не знал, что ли, что эти чечены – бандиты?
– Не все же они бандиты…
– Независимость им подавай! – горячилась все более Анна Тихоновна. – Ну и надо было дать – нате, подавитесь! Колючей проволокой от них отгородиться!
«Далеко же мы ушли от дружбы народов, – с грустью подумал я. – А ведь так ею гордились…»
Я попытался переключить нашу хозяйку на другую волну – спросил, знает ли она о граде Китеже?
– Град Китеж? Ну это сказка какая-то, – сказала она, наморщив лоб. – Зачем он вам?
А и верно: зачем мне нужен этот фантастический град? Почему мерещатся его темные бревенчатые дома-срубы, деревянная церковь с главами-луковицами, покрытыми, как чешуей, осиновыми лемехами?
До водохранилища было недалеко. Можно и пешком, но у нас же было дайвинговое снаряжение – акваланг, гидрокостюмы, ласты, ружья для подводной охоты. Не таскать же все это «на горбу». Подъезжали в дилижансе к берегу настолько близко, насколько позволял ландшафт, а проще говоря – лес. К самой воде спускались уцелевшие от затопления дубы, пихты, ели. Вадим молодец – здорово маневрировал меж ними на своем видавшем виды внедорожнике. Он сидел за рулем в красной футболке, на спине которой белели волнующие призывные слова:
Mr. diver!
Jump into the adventure
To есть: «Мистер ныряльщик! Прыгни в приключение».
– Держитесь, ребята! – кричал Вадим. – Сейчас потрясет немного. Кишки придерживайте, чтоб не разболтались!
Водохранилище, если смотреть на него не на карте, а отсюда, с берега, ничем не отличалось от моря: огромное пространство сине-серой воды уходило в даль, слегка позлащенную утренним солнцем. Если присмотреться, можно было различить движущиеся там, вдали, белые штришки волжских теплоходов. А неподалеку покачивались на воде две-три надувные оранжевые лодки с терпеливыми фигурами местных рыболовов.