Девочка, где ты живешь? (Радуга зимой)
Шрифт:
Гена. Здесь резонанс…
Тетя Люба. Ишь ты! Это где ж ты его увидел-то?
Катя. Ох, ну что ж делать?…
Появляется Володя, с улыбкой что-то шепчет Кате на ухо.
Правда?… А что, в самом деле! (Всем.) Ну вот что, раз вы так, то я знаете что сделаю? Я в эту ванную вообще никого не пущу!
Тетя Клан я. Это что еще!
Петр Петрович. Это как?
Тетя Люба. Катя, Катя, ты что надумала?
Катя выбегает.
Тетя Клан я. Вот девчонка-то чумовая!
Голос Кати: «Сюда, сюда, осторожнее!… Тпр-ру!… Вот так». Появляется на пороге и ведет за собой Лошадь.
Катя. Вот сюда, пожалуйста, сюда, вам здесь будет тепло, воды сколько хочешь, моя5ете купаться… Посторонитесь, посторонитесь, у вас теперь лошадь в ванной будет жить.
Лошадь, просунув голову, начинает радостно ржать, брыкаться, пускает душ, все кричат: «Караул! Спасите! Господи! Это что же делается!»
Лошадь, скажите, пожалуйста, а вам ничего, когда рядом на скрипке играют?
Лошадь. На скрипке? Да можно! Гармонь-то, конечно, получше будет; у нас, бывалочка, Колька-кривой как ливенку-то вынесет, как елецкого-то пустит!… О боже мой, что я говорю! Ну конечно, скрипка! Это божественно! У тебя не Страдивари, мальчик? Ах, какой я слышала Страдивари в этом… в этом… как его… (Вздыхает и спит.)
Катя (Гене). Ну видишь.
Лошадь. А где тут холодная, где горячая? А вот это мыло ваше? Можно, я его съем? Очень я мыло люблю. И пасту зубную тоже. Особенно детскую. Очень вкусная паста. (Всем.) Ну, а вы что? Ну-ка!
Тетя Кланя. Ладно, ладно, пусть уж! Пусть играет. Играй, Хена, ладно.
Петр Петрович. И лошадка пущай живет. Я ей овса нарисую. Можно перегородочку поставить: лошадь пускай в ванне плескается, а парнишка тут пилит.
Яшка. И дырочки не затыкай, а то задохнешься еще там.
Петр Петрович. Дырочков-то еще можно навертеть.
Тетя Клан я. Играй, Хена, играй, это дело святое. Я сама по радио песни люблю слушать. Вырастешь – не забывай об нас, мы к тебе всей душой.
Петр Петрович (шутит). Знаменитый будет – небось и руки не подаст. У, пострел!
Тетя Люба. Конечно, пусть играет. Мы потерпим. Раз нужно для искусства. Талант – это большая редкость.
Петр Петрович. Еще бы! Тут бережно надо, без крику.
Тетя Клан я. Кричать вообще нехорошо.
Яшка. Пусть сыграет чего-нибудь.
Все. Сыграй, Гена, сыграй.
Лошадь. «Вот мчится тройка»… То есть что я! Этого… как его? Стравинского, деточка, Стравинского…
Катя. Правда, сыграй, видишь, как все хорошо, какие все добрые…
Гена играет, все с умилением слушают, утирают слезы – идиллия.
Лошадь. Ну что вы грустные такие, что? Все прекрасно, все великолепно, у нас даже в королевской конюшне не было такой замечательной ванны. Анна-Мария, ну ты что?
Катя (как бы выходя из этой сцены снова
Снова парк, скамья. Катя сидит в т» й же позе. Появляется Собака.
Собака. Девоцка, а девоцка? Ну цто ты сидись? Холодно. Ты меня плости. Я подумал-подумал, мне стыдно стало. Если нузно, позалуйста, я буду Сяриком, хоцещь? Сярик, Сярик…
Катя (передразнивает.) Не нузно тепель! Вовремя надо все делать!
Собака. Ну Анна-Мария, ну зацем ты так? Ну осибся, ну бывает. Просу просцения.
Катя. Тебя как человека просили, а ты как собака какая…
Собака. Ну собака я, собака… Сато я тебе могу мальцика найти.
Катя. Где? Где он? Ты знаешь?
Собака. Идем. (Бежит вперед. Катя за ней.)
Комната, настольная лампа, разложенные на столе книги. Мать Гены, молодая женщина, говорит по телефону.
Мать…Просто не знаю, у меня коллоквиум завтра, всю ночь буду зубрить, а он как сквозь землю провалился. Я прямо измучилась с ним в последнее время, честное слово… Ну да, понятно, переходный возраст, но у меня тоже нервы не железные… Что?… Ну как не расстраиваться!… Да, конечно… Нет, утром я приду, я у Чемодана только с трех отпросилась, потом мне хоть умри надо к Надьке забежать, она в Ленинград едет, и еще юбку перешить, и парню моему ботинки я обещала купить.
Звонок.
Подожди, Галя, вот, кажется, пришел мой изверг… Ну ладно, я тебе позвоню потом. Ох, завалюсь я завтра. (Быстро выходит и возвращается с Катей.) Да нет, его нет, я вот жду. А ты что, из его класса? Что-нибудь случилось?
Катя. Нет, я просто хотела с вами поговорить…
Мать. Поговорить? (Смотрит на часы.) Насчет Гены?
Катя. Вы не думайте, это я сама пришла. Вы не волнуйтесь, ничего не случилось, по просто он не хочет домой идти…
Мать. Как это?… Что значит – не хочет?… Он у тебя, что ли, прячется? Пойди и скажи, чтобы сейчас же шел домой! У меня коллоквиум завтра, мне надо заниматься. У меня уже четвертый курс, а он мне будет тут свои фокусы показывать! Пойди и приведи его сейчас же, а то хуже будет!… Где это? Где ты живешь?… Ну что ты молчишь?
Катя. Нет, вы не понимаете. Я сейчас не знаю, где он, я сама его везде ищу. Он хочет на скрипке играть…
Мать. Опять эта скрипка! Ну и что? Кто ему мешает?…
Катя. Ну, и не только скрипка, а вообще. Ребята дразнят, в школе ругают, и вообще один. Вам бы хорошо было, если бы вы были одна? Вот если я одна, то…
Мать. Ну уж я-то так одна, что… Черт знает что!… Как у меня только бывает свободная минута, я: «Гена! Гена!» А Гена отвернется и молчит. Как будто мать ему враг! Уже большой парень, должен все понимать. Мы и так целую неделю не видимся, а он даже не разговаривает. От вас вообще разве чего-нибудь добьешься, вы странные какие-то люди…