Девочка и химера
Шрифт:
В начале осени туристы и отдыхающие из Бигбери уже разъехались, так что старушка была рада новым постояльцам. Тем более что документы в порядке, девушка и правда как-то подавлена, видимо, перенесла душевную травму, старик о ней заботился, а в руках у миссис Ллойд хрустящая пачка фунтов за три зимних месяца. Дженни такой пачке денег даже не удивилась. Ее не волновало, откуда у Марко деньги, хотя в начале августа они еле-еле сводили концы с концами. После того что произошло, они стали, как чужие. В их вагончике было тихо и тоскливо. Дженни не хотела говорить ни с кем, а Марко молчал. Просто молчал, видимо, полагая, что лучшее лекарство – это время. Несколько раз он пытался наигранно бодрым голосом обсудить рождественское путешествие в Лондон или рассказать последние новости о Магусе, но каждый
Она не интересовалась, куда разъехались остальные члены Магуса. Судьбы Людвига, Морригана, Эдварда и Эвелины, Джеймса, Дьюлы, Брэдли и всех остальных цирковых знакомых были ей безразличны. Не волновал ее и грядущий стандартный тест по успеваемости – за месяц она ни разу не прикоснулась к учебникам. Даже львенок, деливший с ней комнату и облюбовавший в качестве дома старую плетеную колыбельку, в которой Дженни спала еще совсем грудной, даже львенок, с которым они вместе столько пережили, не мог ее расшевелить. Она до сих пор не удосужилась придумать ему имя. Так и бегал зверь безымянным, отзываясь на звуки голоса и интонации знакомых людей. Иногда он даже раздражал ее своей неуемной энергией. Глядя, как он рвет ее детские варежки, которые запасливый Марко так и не решился выкинуть, она испытывала только глухое раздражение.
«Если бы не он, ничего бы не было, – точил ее сердце едкий червь. – Не купи его Брэдли, я бы не полезла ночью открывать клетку. И химера бы не вырвалась. И Калеб…» Так она терзала себя, накапливая злобу. А на маленький город от моря наползали туманы – они входили в город, отряхивая густые гривы на черных досках причалов, и текли под бледно-желтыми фонарями по узким улочкам, заглядывая в окна.
Дженни часами просиживала на втором этаже, наблюдая, как туманы берут город в плен, затапливают улицы так, что над их поверхностью проступают лишь крыши и мансарды. По стеклу струилась осенняя влага, а под окном день за днем шли волшебные звери тумана. Ей казалось, что распахни она окно и протяни руку, коснется их мягкой шерсти. И в этом их шествии ей чудилось волшебство – настоящее волшебство детских сказок, а не та страшная магия, которая существовала на самом деле. Спала ли она наяву? Грезила ли во сне? Кто знает. Дженни просто сидела у окна, смотрела, как уплывает вдаль душа, и чувствовала, что постепенно исцеляется в этом удивительном путешествии. Она была, как отравленный колодец с мертвой водой, внутри которого вскрылся звонкий ключ и очищает ее своим током.
Близился к середине октябрь, и Король Дуб, владыка лета, уже передал свою корону Королю Остролисту – повелителю зимы [43] . А Дженни все так же целые дни проводила на широком подоконнике, оборудовав себе удобное лежбище, накинув плед и примостив пару подушек под спину. Отсюда прекрасно просматривалась вся улица, и так хорошо было следить за туманами, что сходила она с этого насеста только перекусить или в туалет. Частенько она и засыпала на подоконнике, но просыпалась неизменно в постели – Марко каждый раз переносил ее в кровать. Эта тихая кротость и всепонимание деда начали бесить Дженни. Лучше бы он взял ее за плечи и потряс, как следует. Дал бы пощечину, надрал бы уши, устроил хорошую головомойку – такую, какие устраивал до того, как… как все сломалось.
43
Король Дуб и Король Остролист (Король Падуб) – старинная легенда гласит, что весь год разделен меж двумя близнецами-братьями. Светлый Король Дуб правит от Зимнего Солнцестояния (праздник Йоль, 21–22 декабря, время самой длинной ночи в году) до Летнего Солнцестояния (День Ивана Купала, 24 июня, время самой короткой ночи в году). Темный Король Остролист царит от Летнего Солнцестояния до Зимнего. Два раза в год Короли сходятся в схватке (в Йоль и на Ивана Купала), чтобы увидеть, кто будет править в следующую половину года. И каждый год зимой побеждает Дубовый Король, а летом – Остролист. Птица зимнего Короля – малиновка, птица
Тот, прежний Марко, ни за что бы не допустил, чтобы она кисла целыми днями на этом дурацком подоконнике! Он бы живо согнал ее и отправил на турник, или кольца, или зубрить ненавистную математику. А этот только и делает, что носит ей горячий шоколад, подтыкает одеяло и гладит по голове с таким выражением на лице, будто она уже умерла, но почему-то не догадывается об этом, а сказать ей неприлично!
Дженни фыркнула. Она внезапно поняла, что впервые улыбнулась с тех пор, как исчез Калеб. Девушка еще раз повторила вслух его имя и поразилась – воспоминание о нем не вызвало чувства вины. Нет, она не оправдала себя, но острота пережитого ужаса, горя и страшной вины притупились, словно море унесло их в неведомые края. А взамен в душе крепло жгучее желание все поправить, рождалась вера, что это возможно.
В дверь позвонили. Девушка выглянула в окно: как же она пропустила гостя? И кто это может быть? Молочник приходит утром по четвергам, почтальон оставляет газеты в ящике. А сейчас шестой час вечера. Сумерки окутывают город, смешиваясь с туманной дымкой, выступающей из подворотен. Кем бы ни был неведомый гость, он явно здесь впервые. Он звонит сначала в половину миссис Ллойд, и та долго его о чем-то выспрашивает через дверь. Наконец гость разобрался, что к чему, его встретил Марко. Дженни смотрела в окно, но поневоле продолжала слушать. Грубый мужской голос незнакомца показался ей знакомым. Девушка слезла с подоконника и, запахнувшись в плед, подошла к лестнице. Поглядела вниз.
«Кто бы это мог быть?»
Львенок поднял голову из корзины, где сонно дремал, и удивленно расширил глаза – впервые за последнее время хозяйка казалась чем-то заинтересованной. Здраво рассудив, что уж ему тогда сам бог велел выяснить, в чем, собственно, дело, он выпрыгнул из корзины. Девушка, тихонько переступая ногами, одетыми в разноцветные носки, по скрипучим доскам, последовала за ним.
– …пока никакого просвета, – тихим низким баритоном сообщал незнакомец. – Я зарядил Дьюлу – пусть пороет землю вокруг, перекинется парой слов с местным собачьим племенем. И за обстановкой приглядит. А сам сюда рванул.
– Разумно, – ответил Марко. – Но у нас все равно нет никакой гарантии.
Стукнула чашка – дедушка пьет чай. Незнакомец что-то шумно глотнул, потом почесался, и эти звуки тоже показались Дженни странно знакомыми.
– Как она? – после долгой паузы спросил гость.
– По-прежнему, – коротко ответил дед. – Сидит днями на окне, ни о чем не хочет разговаривать. Апатия и безволие. У меня уже руки опускаются. Не знаю, что делать.
– Значит, даже не поговорить… – вздохнул незнакомец. – А ято надеялся…
– Не думаю, что это здравая идея.
– Может, врачи?.. – Реплику гостя Марко прервал злым шепотом:
– Джен не больна, ты прекрасно знаешь. У нее душа надорвалась, когда она химеру голыми руками брала и у Фреймуса контракт выторговывала. Она спасла весь Магус!
– Знаю, – ответил гость, – я был с ней тогда.
Дженни чуть не задохнулась на лестнице. Она узнала этот голос!
В следующее мгновение она с грохотом слетела вниз, перепрыгивая через три ступеньки разом, и повисла на мощной шее, ткнулась носом в колючую рыжую щетину, вдохнула запах крепкого пива и дешевых сигарет.
– Бррээдли!
От этого вопля задремавшая с клубком шерсти миссис Ллойд подскочила в кресле на своей половине дома и покачала головой. Ну вот, перепугал бедную девушку. Может быть, стоило сфотографировать этого посетителя? Вдруг он в розыске? Где-то у нее был старенький поляроид. Бдительная старушка углубилась в недра кухонного шкафчика.
– Роджер, ты… ты ирландская сволочь! – ликующая Дженни качалась на шее побагровевшего от смущения дрессировщика. Плевать она хотела, что приличные девушки не висят на шее мужчин старше их на двадцать с лишним лет – это же Роджер, диктую по буквам – РО-ДЖ-ЕР! Тот, кто в «охотничьем трансе» стоял рядом с ней в самой страшной битве в ее жизни, чьи руки помогали ей держать химеру, когда все силы на планете отказались от нее. Для прошлой Дженни Далфин – ее самый заклятый враг, а для нынешней – самый лучший друг.