Девочка и мертвецы

Данихнов Владимир Борисович

Посреди ночи раздался телефонный звонок. Рыбнев выполз из-под теплой Сашиной руки, взял трубку.

— Алло!

— Добрый вечер, Рыбнев, — вкрадчиво сказала трубка.

Рыбнев взглянул на часы:

— Утро скоро, Рикошет Палыч.

— Заглянешь на площадь? — деловито осведомилась трубка. — Тут костер. Верхние языки пламени чуть не до неба: красота незабываемая.

— Приду, куда денусь, — сказал Рыбнев. Повесил трубку и в темноте пошел искать штаны.

— Рыбнев, ты уже уходишь? — сонно спросила

Саша.

— Начальство вызывает, — признался Рыбнев.

Саша села на кровати, кулачками потерла глаза:

— Рыбнев, не уходи. Побудь со мной до утра: я мечтаю хоть раз проснуться раньше тебя.

— Не могу, родная, — сказал Рыбнев.

Саша в теплой ночнушке проводила его до двери. Обняла Рыбнева, прошептала:

— Не хочу отпускать.

— Надо, Сашенька.

Она надула губки:

— Что с тобой, Рыбнев? Ты какой-то чужой. — Саша охнула. — Неужели ты сегодня уже уезжаешь?

— Нет, не сегодня, — сказал Рыбнев. Он хотел сказать Саше о том, что у него чувство, будто у пропасти стоит. А вокруг темень непроглядная, и неизвестно, в какой именно стороне пропасть, а в какой — твердая земля. Один неправильный шаг — и сорвешься. Но Рыбнев не особо верил в предчувствия и решил не пугать Сашу попусту.

— Скоро буду, — сказал Рыбнев, поцеловал Сашу в щечку и ушел по скрипучей лестнице.

Глава одиннадцатая

Основной костер и вправду был большой; походил на индейский шатер, охваченный прожорливым пламенем. Вокруг расположились костерки поменьше, на которых жарили мертвяков, наглухо примотанных к вертелам. У каждого такого костерка стоял повар и солдат с автоматом. Народу было много, но пили умеренно; бойцы так вообще не пили и с завистью смотрели на хмурых краснолицых гражданских, которые стукались початыми бутылками. Веселых криков и песен, как в прошлую попытку праздника, почти не наблюдалось — в людях присутствовала холодная злая уверенность, что этот ранний завтрак (или поздний ужин) — самая лучшая месть мертвякам и о празднике не может быть и речи: для пушкинских это было продолжением боя.

Рыбнев обошел костер, но Рикошета Палыча не нашел. Нечаянно въехал плечом в молодого парня с залитым кровью лицом. Парень извинился и попросил у Рыбнева сигарету. Рыбнев, сжалившись над парнем, отдал ему всю пачку. Парень вежливо поблагодарил и спросил:

— Как вам погодка?

— Холодно, — честно ответил Рыбнев.

— Весной пахнет, — сказал парень и исчез в глухой подворотне.

— Любезный Рыбнев! Как хорошо, что ты пришел!

Рыбнев обернулся и пожал руку возникшему будто из-под земли Рикошету Палычу. Рикошет Палыч как всегда был одет элегантно, но не по погоде: белое пальто до пят, через плечо перекинут полосатый красно-белый шарф, на голове — изящная фетровая шляпа с гусиными перьями.

— Вам не холодно, Рикошет Палыч? — спросил Рыбнев, с детским страхом и любопытством разглядывая одежду начальства. — Не по сезону вы как-то.

— Главное, любезный Рыбнев, закаляться: не только телом, но и духом, — ответил Рикошет Палыч. Сделал серьезное лицо. — Мне надо с тобой кое-что обсудить.

— Я тоже хочу кое-что обсудить, — сказал Рыбнев, дивясь собственной смелости, и выпалил: — Хочу жениться, Рикошет Палыч. Уволиться из службы и жениться.

— Чудеса да и только! — Рикошет Палыч, кажется, не выглядел удивленным. Он ловко забрал у проходившего мимо мужичка в красной вязаной шапке шампур с ломтями мяса и печеной картошечкой в мундире. Откусил сам, предложил Рыбневу. — Будешь?

— Нет, спасибо, — сказал Рыбнев.

— Эх, Рыбнев-Рыбнев, — сказал Рикошет Палыч, всовывая рассерженному мужичку в руку червонец. Мужичок расцвел, раскланялся и отчалил. Закричал: «Платоныч! Водки налей и поскорее!»

Рикошет Палыч ласково посмотрел вслед мужичку:

— Русский человек! Ради будущего счастья таких людей мы и работаем, Рыбнев, любезный мой друг! — Повернулся к Рыбневу. — Посуди сам: разве могу я отпустить такого ценного сотрудника, как ты, да еще в такой критический момент, когда во время поездки в Пушкино таинственным образом пропал другой мой ценный сотрудник — Владилен Антуанович?

— Считается, что Антуашка попал в бурю и погиб, — заметил Рыбнев.

— Но у тебя другое мнение? — уточнил Рикошет Палыч.

— Я нашел его вездеход, — сказал Рыбнев.

Рикошет Палыч тщательно прожевал самый большой кусок мяса и вкрадчиво поинтересовался:

— И где же он есть?

— На городской платной стоянке.

— Кто на нем приехал?

— Доподлинно неизвестно.

— Подозрения имеются?

— Имеются.

— Подозрения не уедут на вездеходе у нас из-под носа?

— Я поговорил с подполковником Дунаевым: ни один вездеход без моего на то разрешения не выпустят из города. Кроме того, на стоянке работает хороший знакомый: он свяжется со мной, если кто-то попробует проникнуть в машину.

— Прекрасно, — обрадовался Рикошет Палыч и сунул вполовину съеденный шашлык в зубы вертевшейся у ног дикой собачонки. Посмотрел, как животное алчно накидывается на мясо, обрадовался: — Божье создание, вот и у тебя праздник настал! — Достал из кармана белоснежный платочек, вытер жирные пальцы. — Рано тебе об отпуске думать, Рыбнев: сначала с пропажей Владилена Антуановича надо разобраться.

— Я не об отпуске говорил, а об увольнении, — заметил Рыбнев.

— Костер-то какой! — сказал Рикошет Палыч, поворачиваясь к Рыбневу боком, а к костру — передом. — Так и пылает. Все горести и печали в этом огне сгорают. Прав я, Рыбнев?