Девочка и Звезды
Шрифт:
— Насколько это опасно?
— Менее опасно, чем оставаться здесь.
— А если я застряну? Заблужусь в скале? — Когда люди отделялись от своего клана, их со временем побеждал ветер и покрывал снег. Лед забирал их к себе, навсегда заперев в своей глубине. — Я умру?
Теперь голос Эрриса зазвучал мягко, почти без искажений, почти так же, как звучал под теплым солнцем, когда Эррис стоял в траве, колыхавшейся у его ног:
— Я не знаю.
— Спасибо, что показал мне деревья, — сказала Яз, чувствуя горько-сладкую боль в сердце, когда вспомнила, как они выглядели. — В конце долгой ночи Икта собирают все оставшееся масло и растапливают лед. Мы строим ветролом, и наши старейшины выливают воду… Она сразу замерзает, но они умеют строить скульптуры, пока она течет и замерзает. Они называют
— Бабочку. — Эррис склонил голову. — Мне жаль, что это случилось с тобой. Тебя вышвырнули из той единственной жизни, которую ты знала. Может быть, единственной жизни, которую ты могла себе представить. — Его металлическая рука лежала рядом с ее рукой, прислоненной к стене. — Я тоже упал и потерял свое будущее. То, чего я хотел и на что надеялся. Мелочи, может быть, глупости, но они были моими, и это все еще жжет меня, хотя все те времена прошли и забыты. Все еще больно. Мы оба… мы попали в жизнь, которую не понимаем и о которой не просили.
Древняя боль Эрриса эхом отозвалась в Яз, принеся с собой образ полярного сияния, сочившегося сквозь ледяные деревья перед рассветом. Ее лицо дернулось, глаза защипало. Ее пальцы без приказа коснулись руки Эрриса, и в этот момент, без всякого ощущения движения, она снова оказалась перед вечным покоем леса, ласкаемые теплым ветерком, ее рука была в его руке, снова из плоти и крови, черные пальцы переплетались с медно-красными.
— Была девушка, которую я любил. Но я провалился в пустоту и больше не вернулся к ней. Я так и не узнал, как долго она ждала меня, что стало с ее жизнью и как она умерла. Но я любил ее, и меня любили, и я держу это при себе. Это заставляет меня думать, что я, должно быть, все еще жив… каким-то способом жив… потому что иначе как Пропавшие смогли запечатлеть такую вещь в своих машинах, что-то такое сладкое, хрупкое и сильное, как любовь?
Яз подняла голову и увидела, что Эррис наблюдает за ней со слезой на щеке. Возможно, она могла бы вечно держаться за свое несчастье. У Икта крепкие стены. Но эта слеза сломила ее, и рыдание пронзило ее. Потом еще одно. И они долго стояли, заключенные в объятия друг друга и в своей собственной печали, а деревья качались и бабочки поднимались из травы вокруг них, пока их слезы не иссякли.
Тепло того дня, затерянное в веках, покрытое приливом льда, но каким-то образом сохранившееся для нее здесь, растопило что-то в Яз. Холодность, ледяная сущность, в которую она была завернута всю свою жизнь, сдалась древнему лету. Решимость, с которой она исполняла свой долг и играла роль, в которой нуждался клан и которую от нее требовал, необходимость сменить собственные надежды и воображение на мрачную службу простому выживанию — все это сбежало от нее. Под лучами яркого солнца давно забытые мечты начали разворачиваться с осторожностью распускающихся цветов.
Присутствие духа вернулось к Яз сразу, а не постепенно, точно так же, как громадность недавних событий внезапно ошеломила ее. Она оказалась в объятиях Эрриса, уткнувшись лицом куда-то между его шеей и плечом. Потрясенная, она вырвалась и в следующее мгновение снова стояла в пыльной, заваленной хламом комнате, над ней нависала металлическая конструкция.
— Я… я думаю, мы должны торопиться. — Она обнаружила, что ее голос дрожит, а тело вспоминает форму его тела. Его запах, казалось, все еще витал в ней.
— Должны. Но в пустоте время течет по-другому. — Он тоже говорил неуверенно, колеблясь, и это почему-то радовало ее, хотя она не могла сформулировать, почему. — Ты готова?
Яз посмотрела за стену, на бесконечную реку силы, которая текла вокруг нее, — только возьми, — но настолько яростная, что малейшая ошибка переполнит ее, украденная энергия разорвет плоть и кости. Ей не нужно пробивать стену — Эррис сказал ей об этом. Ей просто нужно путешествовать. Яз не потянулась, чтобы коснуться реки, как она всегда делала раньше. Вместо этого она напрягла какую-то неожиданную мышцу в своем сознании, пытаясь позволить реке коснуться ее. Почти мгновенно она почувствовала, как потоки текут через нее, как они текут через все вещи, но теперь они, казалось, заметили ее, дернули ее плоть, увлекли за собой. Эффект сразу же стал тревожным и быстро — болезненным. Река течет во всех направлениях, которые человеческий ум может вообразить, и еще в гораздо большем, которые вообразить невозможно. Прежде чем соперничающие силы успели разорвать ее на части, Яз оттолкнулась и поплыла к стене. Она почувствовала, как стальная рука Эрриса опустилась ей на плечо. У стены потоки начали сходиться, пока, уже прижавшись к ней, Яз не почувствовала доминирующий рывок одного потока в одном направлении. Со вздохом облегчения она отпустила мир и позволила течению унести себя.
16
— ТЫ ЗДЕСЬ? — ЯЗ ничего не видела, ничего не чувствовала, кроме того, что под ее ногами была земля.
Только тишина. Тишина и холодный свет, очень слабый, который начал расти сбоку от нее. Это, по крайней мере, вернуло направление в ее мир. На фоне рассеянного света начала проступать путаница абсолютно черных линий, тысяча черных линий, они поднимались, разделялись, тянулись, становилась все тоньше. Подул ветер. Не резкий, свирепый ветер льда, а холодный и настойчивый. Черные линии заколыхались, и Яз узнала в них бесчисленные ветви деревьев, лишенные трепещущей зелени, оставшиеся голыми и черными, приветствующие рассвет.
— Эррис?
Но, похоже, ей не удалось привести Эрриса сюда. Мертвый лес глубоко подо льдом? Но здесь были светлеющее небо и ветер.
— Это не настоящее. — Яз медленно повернулась, ветки хрустнули у нее под ногами.
Еще один огонек горел невдалеке, едва видимый между черными бесчисленными стволами, на этот раз пламя, теплое и мерцающее. Лампа. Она начала двигаться к ней, петляя между деревьями, отгоняя их царапающие пальцы, спотыкаясь, когда сама земля пыталась поймать ее в ловушку узловатыми корнями, которые петляли и извивались, прежде чем погрузиться в черную почву.
Ветер за спиной Яз ослабел и похолодал, воздух стал ломким от мороза, температура упала. Качающиеся ветви замерли. Ледяные узоры начали обволакивать стволы, а свет лампы, казалось, все не приближался.
Стало еще холоднее, ветер прекратился. Мягкая земля обрела крепость железа. Ветки разлетались вдребезги, когда Яз отбрасывала их в сторону, уже убегая и сама не зная почему. Косые тени окрасили лес. Позади нее взошло солнце, его свет был белее, чем у того солнца, которое она знала; оно не давало тепло, а забирало. Белый свет насыщал лес, окутывая мертвые деревья льдом. Это был холод, который могли уважать даже Икта. Далеко позади нее раздался громкий злой треск, затем ближе и гораздо громче, толстое дерево треснуло с ужасающей силой, выплевывая осколки замерзшей коры, сдаваясь давлению льда, расширяющегося внутри него.
Внезапно перед ней оказалась хижина, единственная лампа висела перед деревянной дверью, которая открылась, когда она подошла ближе.
— Поторопись. — Худощавый темноволосый мужчина жестом пригласил ее войти. Он оглядел деревья, нервно и быстрота.
Внутри хижина казалась меньше, во всех направлениях, как будто грубые дощатые стены были толщиной в ярд. Мужчина захлопнул дверь так, словно она весила во много раз больше, чем он сам, и присоединился к ней за крошечным столиком перед небольшим, но яростным огнем.