Девочка, испившая Луну
Шрифт:
Она вновь попыталась нахмуриться.
– Я знаю, где ты!
Пузырями пошла болотистая вода, и на свет показалась огромная голова болотного чудища. Он моргнул – сначала одним глазом, потом другим, - а потом нагло закатил глаза.
– Не смей так смотреть на меня, юноша! – раздражённо одёрнула его старуха.
– Ведьма… - пробормотало чудище, всё ещё прячась в густых болотах. – Ведь я на много веков старше тебя – и даже твоей бабки и дета, - его широкие губы выдыхали воздух, оставляя поток пузырьков на поверхности болота. – Тысяча лет или больше? Кто б знал.
– Мне совершенно
Чудище раздражённо откашлялось, прочищая горло.
– Как однажды сказал один замечательный поэт, сударыня, "Я не позволю шлю…"
– Глерк! – ошеломлённо воскликнула она. – Попридержи-ка свой язык!
– Прощу прощения, - мягко протянул Глерк, хотя, казалось, совсем не от чистого сердца. Он упёрся обеими руками в грязный берег – и все семь пальцев каждой его руки плотно прижимались к болоту. Ворча, он выбрался на траву, несносно пачкая лес. Прежде делать это было куда проще, как вдруг подумалось ему… Впрочем, как на его огромный век, что он даже не помнил даты собственного рождения, это казалось вполне нормальным результатом.
– Вон, бедняжка, кричит, вытаращив глаза, - хмыкнула Ксан. Глерк только глубоко вздохнул. Ксан лишь упёрлась посохом в землю, и брызги искр рассыпались во все стороны, удивив, кажется, даже саму ведьму. – И как же ты чёрств… - она покачала головой. – А ведь это всего лишь ребёнок!
– Моя милая Ксан, - Глерк чувствовал, как гудело что-то у него в груди, и ему хотелось верить, что это звучало внушительно и драматично, а не будто во время простуды. – Это старше тебя! И пришло время…
– Ты знаешь, о чём идёт речь, не говоря уж о данном матери обязательстве!
– Пять сотен лет уже прошло, а кажется, ещё и пару десятков – и эти заблуждения, все эти кошмары ты подталкиваешь, взращиваешь, превращаешь в нечто истинное… Чем ты помогаешь миру? Ведь это не просто Огромный Дракон! А будет ли, ты думаешь? Неизвестно, есть ли вообще шанс! И в чём позор – быть прекрасным Крошечным Драконом! Ведь размер не всё на свете значит! Древний, почтённый вид, какими б они ни были, и сколько существует великих мыслителей Семи Веков! Поверь, это уж точно повод для гордости.
– Мать выразилась очень ясно… - начала было Ксан, но чудище только быстрым жестом прервало её.
– В любом случае, давно уже известно о его наследии и о месте в этом мире! А я продержался куда дольше, чем вообще должен был это делать! Но сейчас… - все четыре лапы Глерка прижались к земле, и он наконец-то немного ославил спину, позволив наконец-то своему тяжёлому хвосту обвить тело огромной, блестящей ракушкой, а животу провисать прямо над кривыми, сложенными ногами.
– Не знаю, моя дорогая, что – но что-то уж точно изменилось, - его влажное лицо помрачнело, стало хмурым, но Ксан только покачала головой.
– И мы вновь пришли к этому самому! – издевательски протянула она.
– О, как говорит поэт, когда изменилась Земля…
– О, чтоб этого проклятого поэта повесили! Извиняйся! Немедленно! Прямо сейчас, в эту же секунду! Ведь тебя, в конце концов, видят! На тебя смотрят! – Ксан взглянула на небо. – Пора лететь, мой дорогой.
Глерк рванулся к ведьме, и та похлопала его ладошкой по щеке. Он мог, конечно, ходить на своих двух, но со старостью всё чаще предпочитал двигаться на всех шестерых своих лапах – или даже семи, если считать за лапу хвост… Или на пятерых, если одна из его передних лап тянулась к ароматному цветку, подносила его к носу… Или же он собирал камни, или наигрывал какую-то надоедливую мелодию на какой-то резной дудочке. Он прижал свой массивный лоб ко лбу Ксан.
– Прошу, будь осторожна, - промолвил он, и его голос звучал очень тревожно. – Слишком часто в последнее время меня посещают страшные сны. Ты уходишь – и мне страшно за тебя… - Ксан изогнула брови, а Глерк, загудев, отстранился. – Замечательно! – промолвил он. – Что ж, скажем другу нашему Фириану… Путь к Истине – в сердце, в котором живёт мечта, как говорят нам поэты…
– Да что за вздор! – выдохнула Ксан, прищёлкнула языком и поцеловала чудище. А после подпрыгнула вверх, рванулась вперёд, пропадая в густой зелени.
…Вопреки странным убеждениям людей Протектората, лес не был проклят, и магии в нём оказалось не так уж и много. Вот только он всё равно был опасен. Под лесом таился вулкан, огромный, широченный, очень хитрый… Он ворчал сквозь свой сон, выпускал воздух гейзерами. Сначала никто не думал о трещинах, пока те наконец-то не стали настолько глубокими, что и дна не увидеть… Там кипели целые ручьи грязи, сыпались земляные водопады, люди пропадали в глубоких ямах, туда же стекали воды, пролетая милю за милей. Сквозь дыры прорывались странные запахи, пепел сыпался белыми хлопьями, а ещё были дыры, что, казалось бы, совершенно ничего не демонстрировали людям – до той поры, пока ногти человека не синели вдруг от дурмана, а мир не крутился перед глазами.
Единственным местом, по которому безопасно было идти через лес, по крайней мере, обыкновенному человеку, оказалась Дорога, что тянулась по тонкой линии скалы, пусть и сгладившейся со временем. Дорога не менялась, не сдвигалась, и вулканов под нею не было. Вот только, жаль, управляли ею головорезы-хулиганы из Протектората, поэтому Ксан никогда не пользовалась ею. Терпеть не могла головорезов! И хулиганов. Слишком уж много обвинений сыпалось с их уст. По крайней мере, в прошлый раз, когда она решила проверить… С той поры столько лет прошло – столько веков! И она проделала свой путь, пользуясь магией и странным новшеством в виде здравого смысла.
По лесу ходить было нелегко, но это оказалось необходимым. Прямо возле Протектората её ждало дитя, дитя, чья жизнь зависела от её прихода, и дойти следовало вовремя.
Сколько ни помнила себя Ксан, каждый год в одно и то же время мать из Протектората обрекала своё дитя на смерть в лесу. Ксан не знала причины и не судила людей, но в тот же миг не собиралась позволить погибнуть несчастному младенцу. Именно по этой причине каждый год она отправлялась к тому кругу из сикоморов и забирала оттуда юное дарование Протектората, брала дитя на руки и несла на другую сторону леса, в один из Свободных городов, к которым и вела дорога. То были счастливые места, да и детей там очень любили.