Девочка из Морбакки: Записки ребенка. Дневник Сельмы Оттилии Ловисы Лагерлёф
Шрифт:
Мы пробовали приучить их к воде, бросали в пруд зерно и хлебные крошки, чтобы они поплыли за кормом, однако они упорно норовили уйти прочь от берега. Боялись воды больше, чем наши индюшки.
Помню, как-то раз мы — все мальчики и девочки, что находились в Морбакке, — окружили гусей и погнали их к пруду. А они, когда очутились у самой воды и смекнули, что деваться некуда, растопырили свои крылышки и до смерти перепуганные перелетели над водой на другой берег. И вроде как обрадовались, что сумели спастись, не утонули, ведь
Словом, можно сказать, папенькины украшательские планы потерпели неудачу, так что его вправду было очень жалко.
Впрочем, папенька не из тех, кто так легко сдается.
Должно быть, после неудачи с лодками и с птицами, что плавают по волнам, он подумал, что ему больше повезет с заселением водных глубин.
Поэтому он подрядил нескольких мальчуганов, которые жили возле озера Гордшё, велел наловить ему живых мальков.
И каждое воскресенье, когда мальчуганы не ходили в школу, они являлись в Морбакку с большими кувшинами, полными маленьких плотвичек и окуньков. Папенька запускал рыбешек в пруд, а затем всю неделю вместе с нами бросал им хлебные крошки.
Но странное дело: хотя папенька каждое воскресенье выпускал в пруд массу рыбешек, после никто их не видел. На поверхности они никогда не показывались, и в сумерках, вопреки рыбьим привычкам, никогда не выпрыгивали из воды, чтобы поймать мошек. Просто вдруг исчезали. И передохнуть не могли, ведь тогда бы всплыли на поверхность.
В конце концов папенька догадался, что они, наверно, уплывают через водосток, и установил там частую решетку — вода сквозь нее пройдет, а малькам придется остаться в пруду.
В следующее воскресенье, когда мальчишки из Хёгбергссетера сызнова притащили плотвичек и окуньков, решетка уже была на месте, и папенька знал, что эти рыбешки никуда не денутся. Но радость оказалась недолгой, потому что наутро по всему пруду всплыли дохлые мальки. Печальное зрелище — тусклые, раздутые рыбки, брюшком кверху. А ведь еще накануне вечером они бойко шевелили плавничками, плавали бодрые и здоровые — прямо горько до слез.
И мы, дети, говорили друг другу, что, наверно, теперь папенька оставит эту затею. Ясно ведь, рыба в нашем пруду жить не может.
Однако несколько дней спустя мы услыхали, как папенька спрашивает Свена из Парижа, нет ли у него на примете — а он ведь за свою жизнь все здешние леса исходил — какого-нибудь лесного озерца, где водятся караси.
Свен из Парижа почесал затылок, призадумался, а потом отвечал, что, когда был мальчонкой, ловил вместе с отцом карасей в одном озерце, далёко в Гордшёских горах.
— Только ловили мы их не на крючок, — сказал он, — а квашней, обмазавши дно тестом, опустили ее в воду, и она враз рыбой наполнилась. Крупные были караси, блестели ровно золото, только вовсе несъедобные оказались. Принесли мы их домой и насилу уговорили маманю их приготовить. Они, твердила она, шибко отдают глиной, и была права.
Но
Причем затеяли они это вроде как тайком. По-моему, ни маменька, ни тетушка Ловиса не знали, куда отправился Свен. Знали только мы, дети.
Все воскресенье прождали, но Свен из Парижа так и не появился. И мы подумали, что он не сумел отыскать лесное озерцо с карасями, бросил эту затею и вернулся к себе домой.
В понедельник Свен из Парижа, как обычно, в пять утра пришел в усадьбу, прямиком на скотный двор, и стал помогать скотнице обиходить коров и выгнать их на пастбище. Про карасей он словечком никому не обмолвился.
После завтрака папенька спустился на скотный двор и сразу же столкнулся со Свеном из Парижа, который аккурат вез тачку.
— Ну, Свен, — спросил папенька, — ты нашел карасиное озерцо?
— Ясное дело, нашел, — отвечал Свен из Парижа, — хоть и пришлось цельное воскресенье по лесу шастать.
— А карасей-то наловил?
— Таких, чтоб в самый раз, не поймал. В квашню с тестом сплошь одна мелочь заплывала. Крупные-то, должно, на дне спали.
— И ты, стало быть, решил, что мелких брать не стоит?
— Да на что она нужна, мелкота-то, — сказал Свен из Парижа.
— А где латунный кувшин и квашня?
— Я их в людской оставил, как пришел нынче утром.
Мне кажется, папенька подумал, что его преследует странное невезение, но держался по обыкновению спокойно. Дал Свену из Парижа риксдалер за труды и велел нам, детям, сходить в людскую за кувшином и квашней и отнести их на кухню.
Но когда мы пришли в людскую и отыскали латунный кувшин, оказалось, он полон воды, а в воде плавает множество маленьких золотистых рыбок — краше просто не увидишь.
Мы со всех ног бросились к папеньке, показали ему рыбок, а он очень обрадовался и объяснил, что это самые настоящие караси. Почему Свен из Парижа не сказал, что принес их, никто не понял, хотя он, как говаривал папенька, всегда был с причудами.
Карасиков мы выпустили в пруд, и про то, что они там, знали только мы, дети, да папенька, он-то и велел нам помалкивать.
— Поглядим сперва, что получится, — сказал он.
Водосток перекрывала решетка, так что уплыть карасиная молодь не могла, но мы все равно опасались, как бы их не постигла судьба гордшёских плотвичек и окуньков. Однако ж наутро ни одного дохлого карася в пруду не обнаружилось.
Несколько раз в неделю папенька ходил с нами в клеть, насыпал нам в фартуки ржи, чтобы мы бросали ее в пруд на корм карасям. Мы никогда их не видели и почти не сомневались, что они каким-то способом сбежали из пруда, но, понятно, делали так, как велел папенька.